Как будто она только что пришла с похорон.
Я встал.
— Элли…
Она сняла солнцезащитные очки, и я почувствовал себя так, словно меня уволили.
Ее глаза были красными, лицо бледным и осунувшимся.
Из-за меня. Я хотел подойти к ней, хотя и знал, что не должен. И определенно не перед Авой. Долгое, ужасно застывшее мгновение мы просто смотрели друг на друга.
«Мне так жаль» — попытался я сказать ей глазами, не желая ничего выдавать, пока у нас была аудитория. За нами и так наблюдало достаточно людей.
Элли моргнула, затем повернулась и закрыла за собой дверь.
— Что теперь? — спросила она, ее голос был хриплым.
При звуке ее голоса я уронил голову на руки.
Действительно, что теперь?
24
Элли
Я хотела разозлиться на него.
Хотела смотреть на него через весь этот пустой конференц-зал и чувствовать гнев, огонь самодовольства в своих венах просто от одного его вида. Но этого не было.
То, что я чувствовала, было душераздирающим смущением, потому что теперь меня препарировали, мои старые фотографии появлялись в новых историях как своего рода доказательство того, что то, как я жила раньше, должно было намекать на то, что это произойдет.
Мой снимок на скалах на Арубе этим утром был особенно популярен на развлекательных сайтах, возможно, потому что моя выгнутая спина и откровенное красное бикини делали меня больше похожей на человека, который переспал с кем-то, кто на нее работал. Как будто это подкрепляло ту версию событий, которую они выбрали для сочного лакомого кусочка, который мы с Люком только что вручили.
Не было никакого сожаления о том, что я сделала месяцы или годы назад, потому что я чертовски хорошо выглядела в этом купальнике, но дело было в том, что за считанные недели я превратилась в самую востребованную новость. Материал для какого-нибудь ночного телеведущего, которому нужен был остроумный список из десяти лучших тем.
Но не Люк. Кто мог бы его винить? Это то, что я прочитала в Твиттере перед тем, как Пейдж вырвала телефон у меня из рук.
И в его глазах я увидела опустошение. Он бы уничтожил каждое слово, каждую картинку, каждый комментарий голыми руками, если бы мог.
Но это было невозможно. Это было то, что он не мог контролировать.
Что говорили люди. О нем, или обо мне, или о нас вместе. То, как это выглядело для внешнего мира, не имело абсолютно никакого отношения к тому, как это выглядело между нами.
И даже это было субъективно, потому что Люк ни разу не дал мне словесных подсказок о том, что происходит у него в голове. Теперь все, что я знала, это то, что он сожалел. Что он хотел, чтобы все прекратилось, но у него не было возможности этого добиться.
Я знала это, потому что именно это увидела на его лице, когда он посмотрел на меня с извинением, мерцающем в глубинах его темных глаз. Мне пришлось закрыть на это глаза, потому что, как бы сильно я ни хотела разозлиться на него, мое сердце разрывалось на части из-за того, что я чувствовала тем самым утром в его постели.
Ава сочувственно посмотрела на меня, но ее тон был исключительно деловым.
— Ты согласна, Элли?
Все еще прислонившись спиной к двери, я кивнула. Мои пальцы крепко сжались в такт тишине, наступившей после моего решения. Даже если мне было больно слышать, как Люк сказал, что я не его девушка, это была правда. То, с чем я не могла поспорить. Стоять перед журналистами и пытаться раскрутить что-то милое и невинное было бы все равно что выдергивать осколки стекла из своей кожи.
В тот момент я была на это не способна. Даже то, что я убедила Пейдж провести меня тайком в учреждение мимо толпы ожидающих фургонов новостных агентств, отняло у меня достаточно сил. Но сидение дома не помогло. Удивительно, что, прячась под одеялом и плача, ты на самом деле не избавишься от своих проблем.
— Хорошо, — сказала Ава твердым голосом. — Мы выпустим пресс-релиз из главного офиса, в котором будет сказано, что у вас с Люком есть личная жизнь за пределами «Вашингтонских волков», и она останется частной, учитывая, что вы оба взрослые люди, и в контракте Люка нет ничего, что запрещало бы отношения между вами двумя.
Это была вычищенная версия правды.
Голые факты сводились к обеззараженной версии, которая мало что дала бы средствам массовой информации для работы.
Я ненавидела это.
Ни Люк, ни я не произнесли ни слова, и Ава мельком взглянула на нас, прежде чем снова переключить свое внимание на телефон.
— Мы поговорим с командой на собрании, которое начнется через, — она посмотрела на настенные часы, — двадцать минут. Дайте им знать, что за пределами этих стен у них режим строго «без комментариев», и если кто-нибудь скажет СМИ хоть слово, отличное от этого, они получат пинок под задницу.