— Люди Хайна пытались остановить меня, — говорит он. — У них ничего не получилось.
Перед ним на стол ставят пиццу и колу. Ему приходится отказаться и от еды, и от питья: раны, очевидно, есть и во рту. Я наливаю ему воды.
— Оскар был здесь, — говорю я. — Он считает, что у нас есть надежда.
Я поднимаюсь и беру ключи от машины. Они ни о чем не спрашивают.
Улицы по-прежнему пустынны. От Шарлоттенлунда до Вальбю мне встретилось не больше десятка машин.
Я оставляю машину на Гамле Карлсберг Вай и прохожу последний отрезок пути пешком. Впервые за двадцать лет не вижу здесь охраны. Когда я прохожу по этим улицам, кажется, что в стране ввели чрезвычайное положение. И, возможно, так оно и есть.
Я открываю калитку, иду по аллее, поднимаюсь по лестнице, открываю входную дверь и оказываюсь в зале.
В углу светится экран телевизора. Показывают интервью французского министра.
На пороге я останавливаюсь. Андреа Финк поднимает пульт дистанционного управления, и экран гаснет. Должно быть, она услышала или почувствовала меня. Я подхожу к кровати.
Скоро настанет время белых ночей. Сейчас уже поздно, но свет не ослабевает. Как будто не хочет покидать этот мир.
— Я думала, ты все раздала, — говорю я. — Но это не так. Ты все упаковала. Чтобы взять с собой на остров в Тихом океане. Твое имя в списке.
Она протягивает мне руку, я беру ее.
— Лабораторное оборудование, Сюзан. Остальное я раздала. Мы бы организовали прекрасную лабораторию, ты и я. Даже коллайдер могли бы там сделать. Я спроектировала небольшую электростанцию. На пятьдесят мегаватт.
— Должно быть, у тебя давно возникла эта мысль.
— У Магрете и у меня. Раньше всех. В конце пятидесятых. Мы пытались уговорить Бора. Но он не понял нас.
Я сажусь к ней на кровать. Я очень устала.
Ее рука совсем ледяная. Я откидываю в сторону одеяло и ложусь рядом с ней. Прижимаюсь к хрупкому, высохшему телу, пытаясь передать ей часть своего тепла.
— Мы могли бы быть там вместе, Сюзан. С нашими семьями, Лабаном, близнецами. Мы могли бы вместе жить в мире великой физики.
Легкая дрожь проходит по ее телу. Когда доходит до дела, никто не хочет умирать, даже она. Я наклоняюсь над ней. Я не могу прогнать этот холод, кажется, он добрался до самых ее костей.
— Разговор с Магрете Сплид был предлогом, — говорю я. — Ты хотела, чтобы мы вернулись домой из Индии, потому что хотела, чтобы я была с тобой. Чтобы забрать нас с собой. На остров Спрей. Чтобы мы были в безопасности.
Она не отвечает. В этом и нет необходимости.
На мгновение я замираю. Испытывая благодарность, отвращение и гнев.
Ощущаю что-то теплое на тыльной стороне ладони, как будто капает свеча. Понимаю, что плачу.
Потом я встаю.
— Я кое-что обнаружила, — говорю я. — За последние несколько месяцев. Чего я раньше не знала. Знаешь ли ты, что глубже всего в человеке, глубже всего в эффекте?
Она молчит.
— Другие люди, Андреа. Самая глубокая часть нас — это другие люди.
Я смотрю на нее в последний раз. В тусклом свете, льющемся из окон, я стараюсь забрать с собой как можно больше воспоминаний о ней.
Потом поворачиваюсь и ухожу.
Когда я выхожу на улицу через калитку в ограде, передо мной возникает тень. Это принц-фигурист.
Если бы его собственной матери пришлось сейчас участвовать в его опознании, то она смогла бы узнать его только по голосу. Еще и форма разодрана в нескольких местах.
Он останавливается и смотрит на меня. Глаза говорят мне то, что не может сказать его лицо.
— Ларс, — говорю я. — Мне сорок три. Я выкормила двоих детей. Мои груди висят, как использованные фильтры кофейной машины. Седых волос становится все больше и больше. Ты движешься вперед, я же приближаюсь к пенсии.
— У Шекспира есть вот такое, в сто четвертом сонете: «Ты не меняешься с теченьем лет…».
Рядом с нами появляется машина. Это катафалк, за рулем Лабан. Он останавливается. Выставляет костыль. Потом ноги. С трудом встает.
— Сюзан. Я написал небольшое музыкальное произведение. О тебе и обо мне. Это что-то вроде серенады. Первая строка — «Для звезд твои глаза — родник желаний».
Он начинает петь. Я иду дальше. Они следуют за мной. Лабан поет — он справа, принц — слева. Выглядят они как инвалиды и, надеюсь, не станут драться.
В некоторых домах люди подходят к окнам и смотрят на нас. Наверное, это действие эффекта.