Он встает и начинает ходить вдоль стены, как зверь в клетке.
— Кое-что пошло не по плану.
Тут он вспоминает о нашем присутствии.
— Может быть, попросить детей прогуляться, размять ноги, — предлагает он.
— Попробуйте, — отвечаю я, — может, вам и повезет, у меня обычно не получается.
Ему не сразу удается скрыть удивление.
— Мои внуки всегда нас слушаются.
— Их дедушка — вы. Тит и Харальду не так повезло.
Он развил в себе множество исключительных качеств. Но с чувством юмора как-то не сложилось.
Он смотрит на жену.
— Надо увезти их. Пока все это не уладится. В Италию, по программе защиты свидетелей.
Я не сразу понимаю, что это он говорит о нас.
Он принял решение. И теперь поворачивается к нам.
— Отсюда вы едете прямо домой и собираете вещи. Вас заберут через несколько часов. Вы улетаете сегодня. По пути в аэропорт получите новые паспорта и все необходимые инструкции. О вас позаботятся. Надеюсь, что вы сможете вернуться домой не позднее чем через несколько месяцев.
Он этого не знает, но эффект действует. Первым делом — как часто бывает — в пыль рассыпается вежливость. Вежливость — это обычно лишь тончайшая пленка на поверхности.
Поскольку между нами возникла несколько большая взаимная ясность, я могу увидеть кое-что из его физиохимической истории.
Есть люди, которые верят в психологию, я не верю. Всё на свете — это биохимия на базе квантовых электрических эффектов. Торкиль Хайн, должно быть, был создан путем растворения в сильно разъедающей жидкости целой лохани начальников отделов, подполковников и генеральных директоров. Потом раствор выпаривали в концентрат, который сейчас сидит перед нами. Я видела много влиятельных мужчин, но он даст им всем фору.
И тем не менее ему страшно. Значит, мы с ним противостоим каким-то могущественным силам.
Лабан и близнецы в прострации. Они приехали, чтобы все прояснить. А теперь их высылают из страны.
— У нас все еще джетлаг, — говорю я. — Было бы замечательно, если бы отъезд можно было отложить на несколько дней.
Он берет себя в руки. И тут совершает ошибку. Сконцентрировавшись, тихим голосом, из которого исчезли последние молекулы вежливости, он говорит.
— У вас нет иного выбора. Вы все четверо можете получить судимости, которые в будущем закроют для вас все возможности, кроме работы разносчиками газет. Делайте, что вам говорят!
Мало кто может сохранять выдержку, когда слышит грубые слова от по-настоящему значительного человека. Большинство из нас становятся маленькими перед великим гневом. В шестьдесят лет знаменитый на весь мир Нильс Бор стоял по струнке перед Черчиллем, отчитывавшим его как мальчишку.
На нас четверых отповеди всегда действовали иначе. Мы не становимся меньше. Мы становимся только злее.
Но по нашему виду этого не скажешь. Это и называется хорошее воспитание. Мы поднимаемся с места.
— Мы поедем на своей машине, — говорю я.
— Исключено!
— Это внедорожник «вольво». Он стоит больше миллиона. Вам придется добавить его стоимость к нашему ежемесячному содержанию.
У него комок в горле. Я задела его превосходное душевное качество: как и все выдающиеся чиновники, он безумно скуп, когда дело касается государственных расходов.
— Ладно. Но вы уезжаете сегодня вечером! В ближайшие полтора часа к вам заедет человек с паспортами, банковскими картами, необходимыми адресами и инструкцией о том, как вообще себя вести. Счастливого пути!
Мы пятимся к дверям, не сводя с него глаз. И не потому, что думаем, будто он побежит за нами и попросит поцеловать его на прощание. А потому что так уходят после приема при дворе.
Когда я оказываюсь у входной двери, мы с ним смотрим друг другу в глаза последний раз.
В эту секунду он начинает что-то понимать. В эту секунду он вспоминает нас с ним в тюрьме. Вспоминает об эффекте. И тут мы уходим.
Я не сразу завожу машину, какое-то время я просто сижу не двигаясь.
Харальд в сердцах хватается за ручку двери и пытается вырвать ее. Когда-то одноклассники, очевидно, из-за мимолетного выпадения из реальности на уроке истории дали ему прозвище Харальд Суровый. По имени норвежского короля, который не брал пленников и не принимал ответа «нет».
Я не оборачиваюсь. Я разговариваю с лобовым стеклом. И говорю я от имени всех нас.
— Ни в какую Италию мы, разумеется, не поедем.
19
Я всегда с удовольствием и интересом следила за тем, как на протяжении моей жизни постепенно возрастало значение женских сексуальных фантазий в общественном сознании.