— В моем детстве, — говорю я, — дальнобойщики обычно собирались напротив Мясного города и вокруг Хальмторвет. Машины стояли длинными рядами, повсюду были кафе, где водители завтракали. Мама возила меня мимо них в коляске.
— А почему бабушка именно сюда приходила?
На первый взгляд это такой небрежный вопрос. Но за этой небрежностью скрывается живейший интерес.
— Отец отсиживал срок в тюрьме Вестре. А мама любила гулять. Она ходила навещать его.
Мы выезжаем на автостраду Кёге Бугт и проезжаем первый транспортно-логистический центр. Здесь, конечно, можно познакомиться с водителями-дальнобойщиками. Но это не лучшее место.
Я сворачиваю на следующий съезд. Поначалу кажется, что это было неправильное решение и впереди лишь безликие пригороды. Но потом открывается другой мир.
Вывеска, которая вполне органично выглядела бы в Лас-Вегасе, гласит: «Место отдыха — у Оды». Несколько сотен грузовиков из разных стран, всевозможных размеров и цветов, стоят рядами, а когда мы паркуемся, в поле зрения появляется здание.
Трудно дать ему какое-то архитектурное определение. С точки зрения физио-химического состава в основе его, очевидно, вагончик из моего детства, где продавали сосиски. Ему, вероятно, сделали несколько инъекций из тех, что используют для сосисок, так что теперь это здание пятьдесят метров в длину и два этажа в высоту и освещено оно как колесо обозрения.
— Ты пойдешь со мной, Тит?
Перед зданием она останавливается. С благоговением.
— Мама, откуда ты знаешь про все это?
— Отец водил меня сюда.
— То есть это было в то время, когда он не сидел тюрьме.
— Да, — говорю я. — Бывало и такое. С тех пор я иногда приходила сюда сама.
— Почему ты не брала нас с собой?
Я останавливаюсь. Мы смотрим друг другу в глаза.
— Иногда, может быть, раз в год, у меня появлялось желание посидеть одной среди этих мужчин.
Она не отводит взгляд. Кивает.
Мы входим, и, хотя вроде бы ничего не происходит, кажется, что все помещение замирает. Среди полусотни мужчин мы единственные женщины. Мы и еще Ода.
Она стоит за прилавком и, конечно, не узнает меня. За тридцать лет я была здесь не более пятнадцати раз.
Она выросла и состарилась вместе со своим вагончиком. Но некоторые женщины стареют, приобретая мудрость, а не распадаясь на части. Они не становятся толще, они просто приобретают некую плотность и упругость.
— Мне нужен человек, — говорю я. — Который едет на юг Италии.
Она внимательно смотрит на меня. Внимательно смотрит на Тит. Ода никуда не спешит.
— У тебя там на улице припаркована нормальная машина. В ней сидит мужчина и, если бы у тебя даже не было этой машины, то уж всяко у тебя нашлись бы деньги на самолет. Так что дело не в том, что тебя нужно подвезти.
Я жду. Она ждет.
— Я тут работаю уже сорок лет, — говорит она. — И всем довольна. Горжусь домашними сэндвичами со свининой. Заработок нормальный. Но деньги — не главное. Самое главное — клиенты. Некоторые из них приезжают сюда с самого первого дня, как я открылась. Сорок лет. Знаешь, чего бы мне уж точно не хотелось? Мне уж точно не хотелось бы, чтобы кого-то из ребят охмурили и предложили перевезти что-то незаконное через границу и чтобы его арестовали по ту сторону Альп и посадили на восемь лет за то, во что его втравили какие-то голубые глазки и розовые губки.
Об искренности она знает столько же, сколько и я. Возможно, даже больше. Она слышала множество жизненных историй, и все они были услышаны и прочувствованы ее сердцем.
Я кладу перед ней приемопередатчик из подогревателя дизеля. Вместе с дополнительной батарейкой.
— Нас высылают из страны. По программе защиты свидетелей. За нами будут следить через устройство в этой штуке. Нам нужно выиграть немного времени. Всего несколько дней.
— И как ты собираешься использовать эти несколько дней, милочка?
Я наклоняюсь к ней.
— Я хочу найти человека, — отвечаю я, — который сделал одну очень плохую вещь. И хочу попросить его извиниться.
Она смотрит мне в глаза.
— И тебя зовут?
— Сюзан. А это Тит.
— Пошли, — командует она.
Она выходит из-за стойки и идет вдоль столиков. Мы идем за ней. Я и представить себе не могла, что при весе в восемьдесят пять килограммов можно скользить, как русалка, по этому виниловому миру, паря среди сковородок и фритюрниц. Но ей это как-то удается.
Она останавливается перед молодым человеком, сидящим за столиком в одиночестве.