— Вас заберут завтра, — говорит он, — и отвезут в безопасное место.
Поражает меня не то, что он уже не похож на бомжа. И не то, что вроде бы теперь от него как-то иначе пахнет. Поражает меня ощущение бессилия. Ощущение того, что никуда от всего этого не деться.
Мы идем с ним вдоль дома. У калитки он останавливается.
— Вы не собираетесь сбежать?
Я подхожу к нему вплотную.
— Если бы мне вдруг захотелось что-то сказать Хайну, с глазу на глаз. До того как нас увезут. Где бы я могла найти его?
Я не очень надеюсь получить ответ.
Он устремляет взгляд на полную луну.
— Завтра он играет в гольф.
— На лужайке будет лежать снег.
— Они играют там, где газон с подогревом. Это на островах Кронхольм.
И он уходит. Я возвращаюсь в гостиную.
— Тит, — спрашиваю я, — а, кстати, где ты подобрала Оскара?
— У школы верховой езды.
— Школа верховой езды Матсона, — говорю я, — не то место, где обычно прогуливаются бездомные.
— Я сразу почувствовала. Что он попал в беду.
Я не продолжаю разговор.
35
Тит и Харальд ушли спать. Вдвоем, в комнату Харальда.
Не раз бывало, что они так ложились спать — еще когда были совсем маленькими. Я открываю дверь и смотрю на них. Когда я смотрю на них, спящих в одной комнате, я всегда чувствую какую-то смесь радости и печали. Радости от того, что они солидарны друг с другом. Печали от того, что друг к другу их толкает внешнее давление.
В лучах лунного света их кожа кажется почти прозрачной. Сами собой в голове всплывают мысли о космологии света Гроссетеста[15] в труде «О свете», представление Ньютона о свете как о веществе в трактате «Оптика», Эйлер, Юнг, Максвелл, а потом Планк и Эйнштейн и квантовые оптические эксперименты Андреа Финк вместе с Гранжье. Пятьсот лет исследований — и до сих пор никто не знает, что на самом деле собой представляет свет.
А я вдруг внезапно все понимаю. Ответ мне дает лунное сияние, падающее на лица детей.
Свет — это на самом деле ласковое прикосновение.
Я надеваю куртку, нахожу ключи от машины, беру из ящика с инструментами ломик. Выключаю в гостиной свет и приподнимаю жалюзи. Чуть дальше по Ивихисвай стоит BMW, в машине сидит Оскар.
Я прохожу через кладовую, открываю заднюю дверь. Внезапно позади меня оказывается Лабан, босиком и в кимоно.
— Мне нужно увидеться с Андреа, — говорю я.
Я прохожу через сад, через дырку в изгороди, через сад Дортеи и Ингемана, мимо стоящего на вечном приколе катера, пробираюсь сквозь изгородь позади их сада, пересекаю маленький парк и выхожу на Хюлегорсвай. А оттуда иду на Кюствайен.
Такси ловится менее чем за минуту. Прошу водителя высадить меня на Гамле Карлсберг Вай, оттуда иду пешком мимо тех домов, где в шестидесятые годы находились физиологические и химические лаборатории «Карлсберга». Когда Андреа Финк работала тут в должности профессора, ученые, мужчины и женщины со всего мира собирались здесь толпами, так что, как говорили, невозможно было сделать pas chassé[16], не задев живот какого-нибудь нобелевского лауреата. Андреа рассказывала, что была свидетельницей того, как Бор впервые воспользовался своими водительскими правами — ему, наверное, было тогда за шестьдесят, он решил сделать круг почета перед зданием, и все сотрудники лаборатории с волнением припали к окнам, а он на скорости семь километров в час въехал прямо в одну из гранитных колонн, стоявших по обе стороны въезда восьмиметровой ширины.
Она рассказывала мне это без улыбки. А потом сказала:
— Сюзан. Не забывай, что естественные науки имеют дело только с бесконечно узким срезом совокупного человеческого опыта.
У фонда «Карлсберг» здесь несколько домов, я миную высокие ворота с домофоном, и, пройдя вдоль железной дороги, оказываюсь у почетной резиденции. Здесь еще одна ограда, ворота и охранник, который раз в двадцать минут проходит мимо ворот. Меня все это не касается, я достаю ключ из трухлявого пня у ограды и открываю маленькую дверь из металлической сетки — как и сотни раз до этого.
В окнах дома нет света. Я берусь за ручку входной двери, ее никогда не запирают, сейчас она тоже открыта.
Зал залит лунным светом. Больничная койка — прямоугольный силуэт на фоне стеклянной стены, позади которой заснеженный сад. Воздух одновременно озоново-свежий и сладковато-тяжелый, с ароматом хвои и сгоревших свечей. Высокая елка придвинута к стене; она провела Рождество со своими детьми и внуками.
15
Гроссетест, Роберт (1175–1253) — основатель оксфордской философской и естественно-научной школы, теоретик и практик экспериментального естествознания.