Я думаю о Тит и Харальде. О миллионах других детей.
— Есть выбор, — говорю я. — Всегда есть выбор.
— Кажется, вы говорили, что вы физик? Свободный выбор — это иллюзия. Мы биологические существа. Мы развивались в процессе конкуренции друг с другом. Наша нервная система запрограммирована на то, чтобы как можно больше приобретать. Чего бы это ни стоило.
Он поворачивается и идет к самолету.
— Да, — говорю я. — Вы-то уж точно немало приобрели.
Он останавливается. Медленно поворачивается ко мне. Возвращается.
— Сорок пять лет мы пытались достучаться до людей. Мы сделали две тысячи совершенно точных предсказаний основных направлений развития и отдельных событий национального и международного значения. В нашем лице Дания получила инструмент, равного которому никогда не было ни у одного правительства и ни у одной нации! А от нас отвернулись! Нас придушил Торкиль Хайн и разведка. Нас бросили. Отделались от нас подачками!
Уязвленное тщеславие звучит по-особому. Это звучание мне знакомо. По допросам, в которых я участвовала. По университету. По людям, которые относятся к верхушке общества. И более всего я узнаю саму себя.
— Вы продались, — говорю я. — Сколько вы лично получили?
Он подходит ко мне вплотную. От его царственного величия ничего не осталось.
— Дворец, — продолжаю я, — «бентли», бизнес-джет. Кирстен Клауссен купила церковь Багсверд. Хенрик Корнелиус построил монастырь за сто миллионов. Вы наворовали больше, чем вам когда-либо могло причитаться. Это вы в должниках.
Он обладает мгновенной реакцией крупных кошачьих. Я не успеваю глазом моргнуть, как он берет меня за горло и прижимает к забору.
— Вали назад, — шепчет он. — В ту дыру, откуда ты вылезла, Сюзан. Вали обратно. Включи какой-нибудь семейный сериал. И посиди, подожди.
Действую я не торопясь. Этому я давно научилась. И навыки эти я оттачивала в лабораториях, среди пипеток, солей радия и весов Меттлера. Без лишней спешки, но одним плавным движением я расстегиваю его пиджак, ладонь проникает в брюки, потом в трусы и охватывает его яички. Они покрыты плотным волосяным покровом, словно это львиная шкура.
Потом я сжимаю их.
У него подгибаются колени. Он отпускает меня. Женщина в сапогах для верховой езды направляется к нам. И тот мужчина, который был за рулем машины Дортеи, тоже.
Я снова сжимаю кулак.
— Скажи им, чтобы не приближались, — говорю я.
Говорить он не в состоянии. Но он поднимает руку. Мужчина и женщина останавливаются. Я склоняюсь к нему.
— Откуда такие деньги, Андреас?
Он молчит. Я нажимаю сильнее.
— Нет, пожалуйста, не надо!
— Откуда, Андреас?
Когда он открывает рот, слышен лишь шепот.
— Золото.
— Какое золото?
— Мы предсказали повышение цен на золото. Последствия пятнадцатого августа.
— Объясни мне это, Андреас. У меня никогда не было других золотых вещей, кроме обручального кольца.
— Пятнадцатого августа семьдесят первого года Никсон отказался от привязки курса доллара к золоту. Золото было международным стандартом с сорок четвертого года, со времен Бреттон-Вудского соглашения. Мы понимали, что из-за этого цены на золото взлетят. Из-за этого и из-за кризисов. И мы покупали его. Выжидали. Брали кредит и опять покупали.
Теперь я начинаю понимать.
— Наверное, это было самым простым, — говорю я. — Если бы вы занялись спекуляцией акциями или недвижимостью, то вас бы отследили. Тут все было совсем просто. Сколько ты получил, Андреас? Миллиард? Десять миллиардов?
В следующее мгновение происходит два события, которые отмечаем только мы с ним. Во-первых, его глаза как будто покрываются глазурью. Как мой рождественский картофель после испарения жидкости. Во-вторых, рядом со своей рукой я чувствую его затвердевший член — словно это цилиндр из гранита, нагретый над бунзеновской горелкой.
— Поехали со мной, — говорит он.
Сначала я не слышу его слов, и, когда он повторяет их, я ничего не понимаю. Все вокруг застыло — стало каким-то нереально неподвижным. Женщина в сапогах для верховой езды, помощники, джет, аэропорт Каструп.
— Куда?
— В Бразилию.
Я смотрю ему в глаза. И тут все понимаю.
— Андреас, ты хочешь, чтобы я сейчас поехала с тобой. И чтобы раз в день, растянув тебя между пальмами, крепко связывала твои яйца сизалевой веревкой и хлестала тебя суровой плеткой. Ты этого хочешь?