Мы идем назад к дому.
Я ставлю на стол еду. Харальд откладывает нож и вилку.
— В тысяча девятьсот шестидесятом году Соединенные Штаты и Советский Союз вместе обладали ядерным оружием суммарной мощностью эквивалентной трем тоннам тротила на каждого человека на Земле.
Я закрываю глаза и надеюсь, что он замолчит, но он продолжает.
— Магрете Сплид описывает, как близкие к президенту США круги добивались разрешения на внезапный ядерный удар. И когда они не получили разрешения, они сами, в обход президента и правительства, организовали ряд провокаций против русских, чтобы попытаться втянуть их в войну. В одной статье она рассматривает каждую из локальных войн, в которые были вовлечены сверхдержавы после Второй мировой войны. Ни одна из них не закончилась однозначной победой. Корейская война — яркий тому пример. Миллионы погибших, вся Северная Корея в руинах. Ситуация была на грани ядерной войны. И все заканчивается сохранением статус-кво. Магрете подводит итог исследованиям, посвященным принятию решений во время Холодной войны. Увеличение ядерных арсеналов не имело на самом деле никаких военно-стратегических или внешнеполитических причин. Их лоббировали военно-промышленный комплекс и наиболее агрессивная часть военных и администрации. Как в Советском Союзе, так и в Штатах. И Дания все эти годы участвовала в этом процессе, этакий маленький, нерешительный, но тем не менее явный член НАТО.
Я вдруг понимаю, что это он обвиняет нас с Лабаном.
— Мы с Лабаном тогда еще не родились, — говорю я. — И еда остывает.
Он замолкает и начинает есть. Я смотрю на него, у меня пропадает аппетит.
Тут он снова откладывает нож и вилку.
— Она пишет о том, что они выяснили: гнев накапливается в больших коллективах, накапливается постепенно. Как будто существует резервуар гнева, какое-то хранилище яда, и, когда оно наполняется и переполняется, начинается война. Она считает, что хранилище это состоит из суммы гнева отдельных людей, всех нас. Она считает, что гнев этот можно измерить. Не механически, не с помощью линейки или весов. Но она говорит, что некоторые люди могут почувствовать, когда хранилище наполняется. И они поймут, когда оно будет близко к переполнению. Если предсказать это, если указать на то, что это вот-вот произойдет, и все поймут это, народы обратят взгляд в другую сторону, вместо образов внешнего врага они обратятся к собственному гневу. Тогда все начнет меняться.
За столом воцаряется тишина. Тут заговаривает Тит. Сладким голосом.
— Красиво. Это красивая мысль. Но это наивно, Харальд. Просто посмотри на нас четверых.
Мы переводим взгляд на Лабана. Он смотрит в пространство, как будто вдруг что-то увидел.
— Комиссия будущего, — говорит он. — Вот что Андреа от нее ожидала. Она и Сплид. Это то, что они представляли себе с самого начала. Они думали, что если будут делать правильные предсказания о войнах и насилии, то люди задумаются о тех механизмах, которые к этому приводят.
Он встает, мы смотрим на него. Он начинает ходить вокруг стола. Мы уже не раз это видели, когда на него снисходило вдохновение. Его взгляд обращен куда-то вдаль.
— В каком-то смысле это прекрасно. Гуманистично. Но тут что-то не так. Они хотели сохранять все в тайне. Хотели обладать властью. И неважно, какая это власть — пусть даже она и не будет никому причинять вреда. Они как будто хотели перехитрить публику. Продемонстрировав чудо.
Он останавливается и смотрит на нас. Внезапно я понимаю его. И я понимаю, почему он понимает Андреа и Магрете Сплид. По сути дела, он пытался сделать то же самое всю свою жизнь. Со своей музыкой. Он пытался перехитрить публику с помощью чуда.
— Но так нельзя, — говорит он медленно. — Недостаточно иметь хороший план. Существуют еще и мотивы. А если они не благородные? Если вы каким-то образом пытаетесь кого-то к чему-то принудить? Общество. Или политиков. Тогда все неизбежно обречено на провал.
Он смотрит на меня. Я опускаю глаза.
5
На следующее утро я снова наблюдаю за тем, как Оскар плавает.
Тонкий слой адвективного тумана с моря стелется по поверхности бухты, покрывая неподвижную воду десятисантиметровой пеленой, и тело его, плывущего баттерфляем, появляется в поле зрения, лишь когда оно достигает верхней точки синусоидальной траектории.
В ту минуту, когда я прохожу мимо разложенной им на пляже одежды, в мозгу пловца лопается кровеносный сосуд.
Я вижу, что руки на мгновение показываются над туманом, а затем исчезают. Жду, что он снова появится в тумане, но не вижу его. Иду к кромке воды. Адвективный туман всегда очень подвижен, в водяном паре возникает разрыв, и я вижу тело на поверхности. Но оно не лежит на воде горизонтально, а, качнувшись, уходит под воду.