Вселенная была пуста, планету окружал монотонный гул космоса. Мы помнили, что когда-то всё было иначе, но воспоминания эти тусклы и отрывочны.
В то время мы были яйцом, бессильным, не способным издавать звуков. А кругом гремели голоса других матерей, но в их песнях не было спокойствия. В них ощущались чуждые ноты. Низкие, холодные, скрипучие, металлические. Одним своим видом способные разрушить любой лад. Ноты входили в резонанс с песнями матерей, пробуждая в них самую глухую, злую, тёмную, жёсткую музыку.
Она была тяжёлой, диссонирующей, цвета маслянистой тени. Прислушавшись к ней, матери разрушили гармонию, отправив детей убивать чужаков. Нам смутно известно то время, но в одном память не подводит: враги смогли отбиться и высадились на Поющую планету. Дети жертвовали своими жизнями, но их усилия были тщетны. Матери замолкали одна за другой, песнь звучала всё пронзительней, всё отчаянней и слабей. А потом на нас опустилось безмолвие забвения.
И хоть утрата невосполнима, нам сложно осуждать чужаков. Они тоже хотели сохранить свои песни.
Мы очнулись спустя века, и наш плач вновь наполнил вселенную. Нашедших нас интересовали две вещи: координаты одного из ретрансляторов и наши дети в качестве воинов. Мы были несвободны, и наша песня могла оборваться в любой момент.
У чужаков были конечности в количестве четырёх штук, отростки на голове, синий хитин и низкое созвучие "азари". Их музыка не была плоской, она казалась приятной, кисло-сладкой на вкус. При необходимости мы могли бы навязать кому-то из них свою мелодию, но не делали этого: перепуганные чужаки наверняка покончили бы с нашим существованием. Но больше всего нас пугала главная азари. Песнь её жизни подходила к концу, и в её колебаниях всё яснее и яснее раздавались диссонирующие ноты, столь печально знакомые нам по детским воспоминаниям.
Мы родили детей, много детей. Нас заставили их родить. Младенцев сразу забирали от материнского яйцеклада и растили в другом месте. Это было ужасно, уродливо, неправильно. Ведь так они вырастали в тишине - и есть ли участь страшнее? Не видеть многомерного хора, не ощущать разноцветного ритма, не вкушать ароматной симфонии... это хуже, чем пытка. Наши дети стали зверьми, нет, не зверьми - простейшими, одержимыми лишь жаждой разрушения. Самое лучшее, что можно было сделать - это прервать безмолвие их тиши, быстро и милосердно. К счастью, потерянные не вырвались на волю, иначе нас ждал бы сгущающийся мрак коды.
Мы могли лишь ждать перемен и творить композицию, которую некому было услышать. Но сами были внимательны, прислушиваясь к примитивным звукам нижнего мира. Они бесцветны и безвкусны, скучны и монотонны, но и они способны дать информацию.
- Матриарх, вы отсылаете нас?
- Да, дочери мои, - неужели они не слышат этих скрежещущих, рвущих разум звуков?! - защищайте Бласто. Защищайте Бласто любой ценой. Враги узнали о Канале, они насторожились и готовятся дать отпор. Помогите СПЕКТРу, только в этом случае у нашей расы есть будущее.
- А как Вы, Бенезия? Если враги придут за вами?
- Для того я и остаюсь на Новерии. Моя жизнь подходит к концу, я не цепляюсь за неё. Если враги раздёргают свои силы, значит, моя миссия будет выполнена.
Синехитиновые существа, чья музыка так и бугрилась острыми аккордами, покинули планету. На станции остались лишь мирные особи, замершие в ожидании грядущих раскатов.
И они не замедлили явиться. Их приближение потрясало нас до глубин ритма. Впервые на нашей памяти белый шум пространства взорвался спектром гармоник, и не было у нас звуков, способных описать такое.
- Матриарх, на станцию "Расселина" летят какие-то "люди", и с ними - ваша дочь... ваши дочери. У нас может не хватить сил, чтобы...
- Не требуется. Пропустите. Я сама с ними разберусь.
Потом новые чужаки высадились на планету. Они не торопились, как будто ожидали чего-то. Сосредоточившись, мы уловили в окружавших нас колебаниях едва заметную фальшь. Она ощущалась с трудом, на самой грани восприятия, и не вызывала в памяти никаких ассоциаций. Пятнышки фальши постепенно приближались, а вслед за ними шли и новые гости.
Их собственная музыка тоже была странной, незнакомой. Их мелодии звучали практически плоско, но именно что почти. Крошечный, только-только зарождающийся объём. Он был гладким, потрясающе гладким. Когда мы аккуратно прикоснулись к их песням, то нас захлестнула волна удовольствия. Какая гармония... только-только зарождающаяся, отличная от всего, знакомого нам - и прекрасная. И цвет... едва заметный, бледно-бледно красный. Это было оглушающе. Мы потянулись к ним всеми своими чувствами, пытаясь ощутить отзвуки низкого мира.