— Я тут принесла тебе подарок, — после минуты моего трусливого молчания произносит женщина и достает из сумки пару книг. Мои глаза округляются, когда мне удается прочесть название первой «Посвящается молодым мамам».
Горло сдавливает от волнения, а по щекам текут слёзы.
— Тише, родная тебе нельзя плакать, — мама обнимает меня и целует в макушку. Я не могу остановиться, захлёбываясь в собственных эмоциях. — Почему ты мне не сказала?
— Я хотела сначала поговорить с Майклом, — всхлипывая, отвечаю, уткнувшись в тёплое плечо матери. Ожидаю в ответ тонну упрёков, но она молчит. Это на неё совсем не похоже. Постепенно я успокаиваюсь, хватая воздух губами. Дыхание становится размеренным, но слабость всё ещё тревожит моё тело.
— Сара, ты останешься здесь, пока окончательно не выздоровеешь, чтобы исключить угрозу выкидыша. Мне сегодня пришлось принять ряд решений, и ты должна понять, что это всё только для твоего блага, — мама обхватывает ладонями моё лицо и пронзительно смотрит в мои глаза. Вдоль позвоночника пробегают мурашки, мне не нравится её тон. У неё грозный настрой, и меня это пугает.
— Мам, какие решения? — сердце снова начинает колошматить внутри, а в легких застревает кислород. Во рту четко ощущается привкус боли.
— Я больше ничего не хочу слышать о Майкле Тёрнере! Мой внук или внучка не будут носить фамилию этого мерзавца! — её слова словно удар ножа пронзают моё тело в районе солнечного сплетения.
— Что ты такое говоришь? Он вчера хотел уехать со мной. Ты! Ты не имеешь права… — начинаю кричать, разрывая глотку.
— Это было вчера, Сара. А сегодня утром, во время пробежки, Люка Моринга сбила машина. Сейчас он в коме и лежит тремя этажами выше в реанимации. Единственный подозреваемый — Майкл, который волшебным образом в обед покинул город.
— Вообще-то он говорил о своей поездке. Я не верю, что это Тёрнер! — злобно выплевываю предложения из своих уст. Мама качает головой.
— Есть свидетель, он думает иначе, — мне не хочется верить её словам. Этого просто не может быть. Он ведь обещал… Мой Майкл не мог этого сделать…
— Доченька, ты слишком юна, чтобы понимать всю серьезность ситуации. Я больше не могу смотреть на это… Самым важным сейчас для тебя в жизни должен быть ребёнок… Рано или поздно ты скажешь мне спасибо, — она произносит свою хладнокровную речь и закусывает губы, я же просто пропадаю в омуте собственных мыслей, игнорируя происходящее.
Это какой-то самый жуткий кошмар, от которого либо умрешь не проснувшись, либо откроешь глаза, но будешь помнить до конца своих дней. Ещё вчера мне казалось, что всё налаживается, а сегодня… Даже не могу подобрать слов, чтобы не разреветься от отчаяния и грызущей боли.
***
19 апреля 2008 года. Я пропущу пять мучительных дней из моей жизни. Мама лишила меня телефона и ограничила список гостей до неё и бабули. Всем остальным она сказала, что я вернулась клинику, и ко мне не пускают. Не удивлюсь, если это Руни надоумила её на такие бесчеловечные меры. Поэтому единственным источником информации для меня стали местные сплетни.
Майкл был задержан во вторник и перемещен в отделение полиции в Сентфоре. С помощью адвокатов на время следствия его поместили под домашний арест, и, к сожалению, местом пребывания стал загородный дом Тёрнера-старшего. Бабуля наотрез отказалась съездить к нему, если дословно «потому что я до усрачки боюсь гнева твоей матери».
Люк Моринг всё ещё в коме, и многие действительно верят в виновность Майкла. Я несколько раз пыталась отказаться от госпитализации, но никто из врачей не смог взять на себя такую ответственность. Более того, они ещё и рассказали маме о моих глупых попытках покинуть медицинское учреждение. Естественно, это только испортило наши и так натянутые отношения.
Как бы все не старались, моя почти недельная изоляция от мира не очень-то мне и помогла. Симптомы гриппа прошли, однако, угроза выкидыша никуда не делась. Да, я понимаю, что вы считаете меня не лучшей мамочкой на свете, но, если честно, не могу никак к этому привыкнуть.
Мама всё повторяет и повторяет, что мне нужно думать о ребёнке. Это вполне логично, но, увы, я почему-то не воспринимаю данный совет всерьез.
К сегодняшнему дню на прикроватной тумбочке уже пылятся четыре книги о беременности, в то время как мною не было прочитано и страницы. Я написала пару тестов для школы, чтобы отвлечься, и реферат. На большее меня не хватило. Моя жалкая душонка мечется от стены к стене в унылой палате, не давая разуму сосредоточиться на чем-то одном.
Сейчас, только отобедав, я жду приход бабушки. Сегодня её день. Остается надеяться, что мне удастся уговорить её хоть как-то помочь Майклу.
Ровно в два часа дня в палате появляется бабуля, стряхивая со своего кардигана паука. Где она только умудрилась вляпаться в паутину?
— Ой, фу! Какая мерзость! — взбрыкивает женщина и подходит к моей кровати. Затем она окидывает заинтересованным взглядом помещение и ненавязчиво интересуется: «К тебе так никого не подселили?»
Качаю головой из стороны в сторону. Бабушка открывает сумку и достаёт банку с маринованными помидорами.
— Ты серьезно? Помидоры? Мне разве можно? — засыпаю её вопросами.
— Твоя мама уплетала их банками, когда была беременна. И ничего, ты родилась здоровой и сильной, — начинает причитать женщина, присаживаясь на стул рядом. Закатываю глаза, но не специально.
— Есть какие-нибудь новости?
— Вчера Саймон вернулся из Бостона, он занял третье место на олимпиаде, и это гарантирует ему стипендию в MIT, — воодушевлённо произносит бабушка, а я даже немного улыбаюсь.
— Он знает, что я беременна?
— Нет, Руни скормила ему ту же сказку, что и всем остальным. Бедняга. Он очень расстроился. И я решила его напоить, — лицо бабушки тут же меняется, становясь настолько хитрым, что в профиль она похожа на лису, — и мальчонка мне рассказал про чокнутую Элли, похоже она лечилась в психиатрической лечебнице в Балтиморе.
— Ба, ты напоила сына маминой девушки и моего друга? — усмехаюсь её поступку, несмотря на то, что в глубине души чувствую, как зарождается огонёк надежды.
— А что, он же совершеннолетний, — отшучивается женщина, а я щурю глаза, надеясь, что она не будет тянуть и расскажет, что задумала.
— В Балтиморе у меня живет старая подруга, как раз в сфере психиатрии. Возможно, я смогу узнать больше о вашей чокнутой, — вдруг она замолкает, переводя дыхание, и продолжает: «Я долго думала, и мне показалось странным, что Майкл планировал посещение колледжей перед тем как переехать на машине этого парнишку…»
— Спасибо, бабуль, — тянусь к женщине, чтобы поцеловать в щеку. Это первая хорошая новость за пять чёртовых дней.
— Пока не за что, дорогая. Тебя все ещё тошнит по утрам?
— Лучше не спрашивай, если не хочешь увидеть, что я ела на обед, — меня теперь тошнит только от слова «токсикоз».
— Милая, поверь, как только ты возьмешь своего малыша на руки, всё станет такой мелочью по сравнению с ним…
***
25 апреля 2008 года. Я всю ночь не спала, ждала этого дня. Ба уехала в Балтимор во вторник и должна была вернуться сегодня. Любопытство уже перегрызло все мои нервы изнутри. Надежда, мне нужна надежда. Перечитав все параграфы, что мне осталось пройти по географии, я уже взяла бланк для запроса теста, когда в палату вошла моя любимая женщина.
В этот раз она не принесла с собой паука, но выглядит так, словно собралась на свидание. Черная юбка карандаш, бирюзовая блузка, шпильки и боевой раскрас. Похоже, кто-то соскучился по своему Бернардо.
— Мммм… Мне кажется или у тебя появился румянец? — подмигивает бабуля, направляясь ко мне. У неё с собой пакет, из которого доносится звук стукающих о друг друга стеклянных банок. Она принесла помидорки! Ням-ням-ням! Прошлую банку я уплела за вечер. Ранее особой любви к маринованным помидорам у меня не наблюдалось.