В конечном итоге, мне пришлось прийти к выводу, что пока я не поговорю со своим другом по несчастью — картина не прояснится.
На часах семь утра. Одному дьяволу известно, как мне удалось дотянуть до этого времени и не сойти с ума. Солнце уже полчаса пытается пробиться сквозь жалюзи, к счастью материал ламелей довольно плотный, а это значит, что небесное светило не испортит мой утренний сон. Тем более, мой организм больше не в силах бодрствовать. И только я об этом подумала, как скрипнула дверь. Ко мне пришел Майкл. В его руках красуется охапка васильков, похоже кто-то ограбил клумбу в парке.
— Привет, маленькая моя, — сделав шаг, тихо шепчет Тёрнер. Он словно не уверен, что я хочу его видеть. Это странно! Что он там себе надумал?
— Привет, — я мягко улыбаюсь, давая понять, что ко мне можно подойти и ближе.
— Как ты себя чувствуешь? — парень за миллисекунду преодолевает оставшееся расстояние, и нависает над моим лицом. У него красные глаза, не зная его решила бы, что он плакал.
— Голова болит и тошнит, — честно, мне хочется расплакаться, чтобы он меня пожалел, но я не могу. Видно же, что ему хреново.
— Малышка, я чуть не умер, когда нашёл вас… — Майкл целует меня в лоб и замирает, столько горечи в его словах я не слышала даже когда мы устраивали разборки по поводу той ситуации с Адель. Боже, и я не знаю, что сказать. Только не плакать, только не плакать!
— Всё хорошо, — касаюсь правой ладонью его небритого лица. Даже не побрился!
— Я могу тебя обнять? — что за вопрос? Нужно, а не можно!
— Конечно, у меня сотрясение, а не перелом ребер или ключицы, — в моем голосе можно распознать обиженную принцессу, которая просто требует обнимашек. Тёрнер кладёт цветы на тумбочку, снимает куртку и бросает её на стул. Затем ложится рядом, скинув на пол со стоп свои кроссовки. Ещё секунда, и он сгребает меня в объятия, да такие, что дышать я теперь не могу.
— Майкл, ты в курсе, что сюда могут войти? Мама моя, например! — моё негодование немного отдаёт фальшью, ведь мы оба понимаем, что нам чертовски хорошо так лежать совсем рядом, не оставляя воздуху и миллиметра пространства между нами.
— Малышка, ты же знаешь, что мне всё равно, что скажут или подумают другие, — чмокнув меня осторожно в макушку, хрипло шепчет он. — Я так переживаю за тебя. Всю ночь не спал, ждал когда настанет утро, — лучшее в мире лекарство — это его голос, не иначе.
— Я тоже всю ночь не спала, думала о том, кто решил раскроить череп Саймону, ну и мне заодно, — неожиданно выдаю. Фейспалм! Вот зачем? Зачем я это сказала?
— Кто бы это ни был, жить ему осталось недолго! — эта фраза из уст Майкла звучит по-особенному жутко. Он не шутит, и меня это пугает.
— Нет! — рявкнув, я немного отстраняюсь от теплой груди Тёрнера и смотрю в его озлобленные глаза. — Пообещай мне, что ты ничего не натворишь, — в ответ он только фыркает. — Ну уж нет! Ты слышишь меня? Больше всего на свете я хочу быть с тобой! Прошу тебя, не делай глупостей! Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится, или ты окажешься в криминальной хронике Сентфора, — Майкл громко и недовольно вздыхает. — Пообещай, пусть этим занимается полиция!
— Хорошо, — блин, я ему не верю.
— Неубедительно. Поклянись! — практически рычу, не скрывая своего возмущения.
— Боже, Сара, ты как маленькая. Давай, заставь меня мамой ещё поклясться! — звучит как вызов. Ой, что сейчас я тебе устрою!
— Мамой не надо. Поклянись мной! — я не переживу, если вдруг пострадает его мама, а вот себя не так жалко. Со мной явно что-то не так!
— Ты рехнулась, не буду я тобой клясться!— вспыльчиво заявляет Тёрнер, по его лицу можно понять, что он готов убежать от сюда.
— Окей, тогда мы расстаёмся! — Фейспалм номер два. Можете называть меня дурой. Официально разрешаю.
— О`Нил, я конечно понимаю, что у тебя сотрясение, но…
— Но что? — не даю закончить парню предложение, я на взводе, — по твоему я дура? И не вижу, как ты злишься? Майкл, если ты меня любишь по-настоящему, то ты не будешь делать глупости. Мне проблем уже достаточно, — слезы предательски текут по щекам. Как же я не хотела плакать.
— Упрямая, как баран, — ворчливо произносит Тёрнер, старясь вытереть каждую слезинку, но я продолжаю плакать. — Ну, не плачь, маленькая моя. Клянусь, что не наделаю делов. Но тобой клясться я не буду. Я думал, что потеряю тебя, — зацеловывая каждый миллиметр моего лица, он всеми силами пытается меня успокоить. Мы два идиота, что с нас взять?
— Я люблю тебя, — всхлипывая, говорю я, чтобы услышать то же самое от него.
— Я люблю тебя сильнее, — сомневаюсь, что такое вообще возможно.
— Кстати, что ты делал у директора в кабинете? — вопрос сам по себе всплыл в моей больной голове.
— Подрался с Холлом.
***
Пятница. Не буду мучить вас скучными подробностями опущенных мною дней. Чем занимаются подростки в больницах с сотрясением мозга? Спят, едят, лежат, страдают на процедурах и принимают посетителей. К слову, Майкл появлялся даже чаще, чем моя мама. Каждый день, я переживала, что он кого-нибудь побьёт. По поводу драки с Джоном он ответил так: “Сначала мы поссорились из-за глупости. Потом слово за слово и подрались”. Естественно, такой ответ меня не устраивал. Выпытать хоть каплю правды мне не удалось. Когда меня выпишут, то я первым же делом устрою допрос с пристрастием Стиву Роджерсу, он точно должен знать из-за чего произошла драка.
Анна была у меня два раза. Мы мило болтали, хотя она и была расстроена, но пыталась не подавать виду. Я так и не решилась спросить её … Не смогла сформулировать предложение так, чтобы ненароком не упрекнуть Делинвайн в случившемся. Как же всё сложно!
Прошло четыре дня с момента нападения, и сегодня мне можно будет навестить Саймона. Доктор Браун сказала, что ему уже лучше. Дождавшись времени посещения, я отпросилась у медсестры и пошла к Стелсу в палату.
Сейчас я стою у нужной двери и не осмеливаюсь войти. Моя голова не в порядке, слишком много чего произошло. По-хорошему, мне нельзя волноваться. Но как тут не волноваться? На что теперь похожа моя жизнь? Войдя в палату, первое, что бросается мне в глаза — это перемотанная голова Саймона и его припухшее лицо. Он сам на себя не похож. Такой болезненный и слабый. Ком перекрывает моё горло, я испытываю ноющее чувство вины.
— Привет! — подойдя вплотную к больничной кровати, говорю как можно тише. Меня до сих пор раздражают громкие звуки, возможно Стелса тоже.
— Привет! Как ты? — уставшим голосом произносит друг, уголки его губ еле заметно тянутся вверх.
— Мне повезло больше, сотрясение. Обещают выписать на следующей неделе. Ты как? — наивный оптимизм, это то, что можно различить в моей речи.
— Дерьмово, — он подобрал лучшее слово, чтобы описать своё состояние. Я пальцами касаюсь его руки, а затем и вовсе сжимаю запястье в своей дрожащей ладони. Довольно неловко. Не знаю ещё безмолвных способов поддержать человека в такой ситуации.