— Погодите, а что с Володей? Ожог? Он в Ташкенте?
— Геологи вызвали вертолет. Уверяют, что будет жить. Да… Я считаю, Павел Петрович, что вы уделяете мало внимания нашим молодым кадрам. Завалишин разработал высокоэффективную установку для дробления горных пород, установка уже дала великолепные практические результаты, и я, директор института, должен узнавать об этом от посторонних. Да, плохо мы знаем наших людей. Не доходим до каждого сотрудника.
Профессор Бобылев встал. Он уже не первый год работал с этим человеком и в достаточной мере изучил его руководящий стиль. Порой профессора даже забавляла эта непоколебимая уверенность в том, что все окружающие страдают полным отсутствием памяти. Но сейчас это не казалось забавным. Профессор был зол и на собеседника, и на себя.
— Пять минут назад вы настаивали на изгнании Завалишина из института.
— Позвольте, но вся информация о его творческой деятельности поступала ко мне только от вас.
Павел Петрович безнадежно махнул руками.
— Где сейчас Володя? Номер палаты? Я еду к нему.
— Возьмите мою машину, — успел крикнуть вдогонку директор.
Польза и вред гонок
Володя и Алик Хайдаров шли по аллее больничного парка. Желтые, бурые, красные, багровые листья жестяно хрумкали под ногами.
— Ну что там нового в нашем секторе?
Алик с юмором описал, как ждут, не дождутся Володю. Ус терзает Алика вопросами о схеме излучателя и рычит на него за то, что он вовремя не сообщил об экспериментах Завалишина.
— Ох, забыл, Володька, я тебя сейчас развеселю.
Володя поощрительно кивнул: давай, весели. Вот что ему рассказал Алик. Узнав, что у Завалишина пропал блокнот с рабочими записями, Бобылев устроил настоящее судилище. Все уборщицы, когда-либо работавшие в секторе, были вызваны на допрос. Вера Никифоровна намеревалась быть прокурором, но ее вежливо выпроводили. Вера Никифоровна разгневалась и ходила по всем лабораториям, изливая свою обиду и уверяя, что она немедленно подает заявление об уходе. Уборщицы в один голос говорили, что порядки они знают. Их предупреждали в отделе кадров. Они опасливо сообщили Бобылеву, что подозревают Веру Никифоровну. У нее, мол, есть привычка — любую бумажку или там дощечку уносить к себе в кладовую. В заключение состоялся драматический допрос коменданта. Вера Никифоровна разрыдалась, хлопнула дверью и через десять минут выложила на стол Бобылеву кипу бумаг, заявив: «Да хай они сказятся, оци бумажки».
Хайдаров, как человек, хорошо знающий почерк Завалишина, перебрал весь этот хлам и разыскал блокнот. Лишь в самом начале было выдрано несколько листов. Вера Никифоровна сквозь слезы призналась, что бумага ей нужна на пирожки. Вот-вот, заворачивать пирожки, которые она получает в столовой и продает в обеденный перерыв для удобства сотрудников сектора.
Володя хохотал до боли в скулах.
— Уф, не могу больше! На пирожки? Так и выдала? — он перевел дух и тут внезапно сообразил: — Значит, блокнот есть?
Алик Хайдаров торжественно преподнес своему другу бесценное сокровище.
— Ну молодец, что захватил его с собой. Займусь теперь. Надоели мне до чертиков эти больные со своими охами, детальными описаниями, кто как спал и тому подобное.
— Сегодня не займешься. Жди гостей. Сейчас должен приехать Ус, а за ним собирается Ирочка.
Володя насупился.
— Алик, ты должен мне помочь, но без расспросов и советов.
— Опять штучки?
— Я вполне серьезен. Сделай так, чтобы Ирочка не приходила. Уговори, или придумай что-то необидное.
— Не понимаю, — игриво промурлыкал Хайдаров, но почувствовал, что его шуточки неуместны. — Попытаюсь. А вон шествует Павел Петрович.
Когда Алик распрощался и ушел, Бобылев уселся на скамью и внимательно поглядел на младшего научного сотрудника.
— Внешний вид отменный, а на самом деле?
— Хорошо, Павел Петрович. Удачно отделался.
Солнце заходило. Раскаленный багровый шар, громадный и пугающий своей космической отчужденностью, быстро, просто на глазах, погружался в пыльное марево, высвечивая силуэты тополей, домов, марсианские лапы строительных кранов.
— Алимжан Хайдарович уверяет, что излучатель приведен в полную негодность. Сколько времени понадобится для восстановления?
— Если не отвлекаться, месяца четыре.
— Как только приступите к работе, так займитесь им. Всю ремонтную дребедень отставить.
— С удовольствием.
Бобылев ощущал непривычную скованность. Он промолчал, а затем хмуро спросил:
— Скажите, Володя, а почему вы не попытались раньше рассказать спокойно и с толком, чем вы заняты?