— Владимир Сергеевич, вы бы подрубили ее снизу, — сказала Марина Николаевна. — Может, сама вывалится. Ведь по склону.
Володя кивнул — понятно. Уперся потоком излучения в основание пробки. В горле царапалась колючка — очень хотелось пить!
— Сдвинулась! — крикнула Марина Николаевна.
Тогда и Володя увидел сегмент щели над скалой. Сегмент увеличивался. Скала стала медленно крениться. Володя забеспокоился — как бы кого-нибудь не придавило. Но Дусенов уже успел распорядиться.
Глыба плавно начала поворачиваться, затем резко кувыркнулась и пропала в черноте, а через несколько секунд послышался снизу громкий всплеск.
Володя глотнул сухим горлом. В руках нарастала дрожь усталости. Внезапно уловил какое-то движение в мрачном зеве штольни. Живы? Как бы не задеть ребят. Резко вскинул излучатель, и левая рука не удержала его. Он присел, пытаясь спасти прибор.
Тугая горячая струя, будто поток газов от дымососа, ударила в плечо. Подкатила мгновенная тошнота. Тело обмякло. Он увидел звездное небо и большую луну. Она стремительно взлетала вверх, а за ней, словно вдогонку, мчались звезды. Володя подумал: «Ребята живы…» И провалился в темень, где не было ни мыслей, ни ощущений.
Конкурс на общих основаниях
Вентилятор Харьковского завода, обидно прозванный подхалимом, неторопливо водил из стороны в сторону коричневой головкой, а резиновые лопасти мягко гнали поток воздуха, обвевая профессора Павла Петровича Бобылева. Профессор морщился. Он не любил вентиляторов, но в кабинете директора приходилось мириться и с этим нелепым механизмом, и с эпическими повествованиями самого директора о том, как тот плохо нынче спал и какое у него ужасное давление.
— М-да, — отозвался Павел Петрович. — В нашем возрасте требуется почаще проводить ремонтик. Когда у вас отпуск?
— Да что вы, Павел Петрович? Дел невпроворот… Да, так вернемся к нашему разговору.
Профессору вовсе не хотелось возвращаться к «нашему разговору». Директор вновь поднял вопрос о Завалишине. Он считал, что в соответствии с положением пора объявить конкурс. Обычно конкурс — это формальность. Никто не пытался избавиться от сотрудника, который, не защитив диссертации, справлялся, однако, с порученным делом. Будь Завалишин склочником, жуликом, пьяницей — тогда бы стоило применить крайние меры. Ну, хорошо, он не выдал диссертации. Но сам уважаемый директор оформил кандидатскую только через двенадцать лет после прихода в институт, и Бобылеву это известно лучше, чем кому-либо иному. Год, другой — и мальчишка наверняка образумится. А мальчик толковый, голова у него светлая.
Сегодня утром Бобылев, перебирая бумаги в письменном столе, нашел рукопись Завалишина, важно озаглавленную: «Некоторые особенности взаимодействия кристаллических структур с электромагнитным полем». Профессор перечитал это сочинение. Да, молодые легко управляются с математикой и новейшими понятиями теоретической физики, всеми этими ферми-поверхностями, дискретными уровнями, экситонами и прочей заумью.
Заумь? Отстаешь, Павел Петрович, медленно, но неотвратимо. Это закономерность — ученики должны обгонять, иначе не будет прогресса. В общем виде сию истину все готовы признать, но когда касается лично тебя, невольно становишься на дыбы. Поживите, мол, с мое, тогда и поговорим. Увы, преимущество в возрасте — факт, а не довод…
Из работы Завалишина следовали любопытные выводы, хотя и скоропалительные. Мальчишка приедет, и надо с ним обстоятельно все обсудить. При его способностях он быстро справится с запланированной темой. А на эту фантастику рассчитывать нельзя. Слишком неизведанно, слишком теоретично. Берутся преждевременно и за преждевременную проблему, убивают самые творческие годы, а потом перегорают — и все. Бобылеву приходилось встречать таких неудачников. Ей-ей, Володя достоин лучшей участи. Надо спокойно с ним потолковать — греши, но и план демонстративно не игнорируй. Получится твоя блажь — хвала. Не получится — есть куда отступать. Однако следует поспешить. Что-то директор настроен чрезмерно воинственно.
— Мне не совсем понятно ваше несколько предвзятое отношение именно к Завалишину, — сказал Бобылев. — А тот скандал можно бы и простить.
Директор подозрительно поглядел на собеседника.
— Отнюдь. Просто настало время оживить научную работу. Хоздоговорную тематику мы выполняем, но где научный рост? За последние пять лет мы выпустили лишь трех кандидатов и ни одного доктора. Сами понимаете, статистика не слишком приятная.
Дело было не в статистике. Недавняя комиссия из министерства указала в акте, что руководство института не обращает должного внимания на подбор перспективных кадров. И вот в качестве примерной жертвы избран Завалишин. Тем более, что он строптив и не выдержан. Да и откуда ему быть выдержанным: рано остался без родителей и воспитание получил в детдоме.
— Мы решили, Павел Петрович, провести массовую проверку состояния научной работы. Посмотрим, кто чем занимается, что мешает, какая нужна помощь, и будем освобождаться от всех профессионально бесперспективных личностей. Как только ваш Завалишин вернется из командировки, пусть оформляет документы на конкурс, на общих основаниях. — Директор улыбнулся. — Но мне бы хотелось узнать, Павел Петрович, почему вы так его защищаете?
— Он талантлив.
— Гм… Что-то по результатам его пятилетнего пребывания в наших стенах этого не заметно.
— В гиревом спорте талант выясняется просто — поднял на десять килограммов железа больше, чем все остальные, и все очевидно.
— Но все-таки документы пусть он готовит.
Бобылев кивнул, но подумал, что так просто этот ход директора не пройдет. Мальчугана надо выцарапать.
Зеленая коробка городского телефона вздрогнула, раздался звонок. Директор раздраженно сорвал трубку.
— Да, да, это я. А, приветствую. Как мы тут? Вашими молитвами. Что, что? Не понял и прошу членораздельно и с самого начала повторить.
Павел Петрович встал и, перехватив взгляд директора, указал на дверь: «Удаляюсь!» Директор энергично замахал свободной рукой и настойчиво предложил остаться — мол, разговор имеет к вам непосредственное отношение!
— Значит, понравилась наша установка? Очень рад. Это вы там, бородачи, думаете, что лишь ваши бродяги заняты делом в своих горах. Мы тоже не лыком шиты. Стараемся, еще не то будет. Что? — На лице директора проступил явный испуг. — Как? Жив? Где он сейчас? В хирургической? Все ясно, меры примем. Привет. Заходите.
— Что такое? — спросил Бобылев.
— Опять ваш Завалишин. Ну и кунштюк.
— Что такое? Это он в хирургической?
Профессор выслушал рассказ о событиях в отряде Кызылташской экспедиции.
— Чушь какая-то, — буркнул он. — Какой излучатель?
Это был очень знакомый термин. Совсем недавно он встречался Павлу Петровичу. И тут он вспомнил — это же из рукописи Завалишина. Мальчик писал, что теоретические предпосылки достаточны для проектирования прибора. Значит, он его уже сконструировал и даже испытал? Мальчик не раз просил у своего руководителя детально обсудить его работу, а у того не нашлось времени. Больше того, руководитель искренне считал, что помогает мальчику избрать более взрослую линию поведения. Как скверно получилось!
— Погодите, а что с Володей? Ожог? Он в Ташкенте?
— Геологи вызвали вертолет. Уверяют, что будет жить. Да… Я считаю, Павел Петрович, что вы уделяете мало внимания нашим молодым кадрам. Завалишин разработал высокоэффективную установку для дробления горных пород, установка уже дала великолепные практические результаты, и я, директор института, должен узнавать об этом от посторонних. Да, плохо мы знаем наших людей. Не доходим до каждого сотрудника.
Профессор Бобылев встал. Он уже не первый год работал с этим человеком и в достаточной мере изучил его руководящий стиль. Порой профессора даже забавляла эта непоколебимая уверенность в том, что все окружающие страдают полным отсутствием памяти. Но сейчас это не казалось забавным. Профессор был зол и на собеседника, и на себя.