Разобщенность? Это верно. Есть. Но есть и другое… Как бы это лучше объяснить?
Недалеко от маленького городка Смолевичи, что в Белоруссии, осенью сорок первого года за линией фронта, ушедшего на восток, встретились солдаты, отставшие от своих частей. Они избрали командиром пожилого усатого дядьку в замызганной гимнастерке. Звали его Василием Артемовичем. Командир повел отряд к своим. Несли раненых, делились без утайки хлебом, табаком, патронами. Шла с ними милая девушка — сандружинница Лена. У нее у самой было прострелено плечо, но она подбадривала спутников, пела песни, смеялась и шла. А ночью на привале втихомолку плакала от усталости и боли.
Мерзли, голодали, тонули в болотах, отбивались от фашистов. Ранило командира. Он умирал, зная, что умирает. Требовал, чтобы его оставили. Но отряд не оставил его. Василий Артемович умер среди своих в санбате под Гжатском. В отряде были совершенно разные люди, но ни разу, понимаете, синекожие, ни разу споры и раздоры не омрачали пути. А в тех условиях это было бы объяснимо, не так ли? Так что, есть и разобщенность, но есть и такая общность, которая сильнее ран, голода и смерти. В вашем устроенном мире легко быть добрым и хорошим.
— Вы правы, друг. Ваш рассказ был очень интересным. Но мы просим вас поторопиться. Каждый отрезок независимого времени поглощает запасы энергии. Мы ждем вашего ответа.
Степан Корнеевич внезапно вспотел. Вот оно пришло, решающее мгновение. Он улетит с синекожими, а Славка, Валя, Катюша останутся тут. Он для них все равно, что умрет, и они для него тоже… Но Славку он никому не может отдать — пусть парень устраивается, как хочет, пусть женится, разводится, учится, работает, но он его не отдаст.
— Значит возвращение исключено? — уточнил он.
— Энергию для нашего эксперимента накапливала вся планета в течение двадцати двух лет. Если за время нашего отсутствия не будет найдено принципиально нового решения, рассчитывать на это нельзя.
Славку не отдаст и Катю не отдаст!.. Так ведь уже отдает. Они оба за чертой, отделенные этими зыбкими стенами. Вспомнил Катю, но не ту, постаревшую, которая сегодня уговаривала не волноваться. Была в памяти другая Катя, двадцатилетняя.
Они познакомились на студенческой вечеринке. Он с неохотой отправился провожать Катю по ночному городу, но вскоре понял, что ему удивительно повезло. Даже сейчас, вспомнив девушку в белом платье, ощутил счастливое томление.
И тут синекожие внезапно начали вновь показывать свою планету, ее реки, леса, гигантские мосты над проливами. Вместе с обитателями Степан Корнеевич нырял в жерла глубоких шахт, опускался на дно океана, присутствовал на праздничных шествиях, рассматривал планету с искусственного спутника, разглядывал неведомых животных и птиц. Ему продемонстрировали научные лаборатории. В одной из них находились те ученые, которым удалось разработать проект силового пробоя космического пространства.
Оставить свою семью, землю ради этой феерии? Ему протянули руку помощи, вытаскивая из безнадежной темени болезни. Через день или месяц придет это — ледяная лапка спазма сожмет сердце, и навсегда погаснет мир.
Один из синекожих шагнул в глубину серой завесы, и она разошлась, открывая еще одно помещение, похожее на аппаратную. Там были размещены пульты управления, приборы, сигнальные устройства.
Синекожий вернулся и протянул землянину раскрытую ладонь. На белой ткани перчатки лежал золотистый многогранный камень. В помещении стало темно, а камень продолжал искриться и излучать свет, словно в нем вспыхивала лампочка.
— Это очень редкий минерал, — пояснил голос. — Наши предки считали его символом встречи друзей. Мы не знаем, какое решение вы примете, но хотим его вам подарить.
Камень был теплый и непривычно тяжелый. Степан Корнеевич растрогался. Они, видимо, добрые и дружелюбные существа. У них он получит здоровье, будет летать, но надо забыть о Кате, предав самого дорогого человека. Она сойдет с ума, не понимая, куда он исчез. Славка погорюет да забудет, у него жизнь впереди, а Кате не останется даже утешения поплакать на могилке.
— Друг, вы решили остаться.
— Да, не хочу быть дезертиром.
Но тут вмешался еще один советчик — боль. Она накатилась без предупреждений, резко и безысходно. На лбу выступили капли пота. Задыхаясь, почти теряя сознание, выковырнул пробку из флакона и вытряс на ладонь таблетки. Скорее бы подействовало…
— Видите? Наверное, надо лететь, — сказал он.
— Друг, простите нас за муки выбора, который вы должны сделать. Вы излучали интенсивный пучок отрицательных эмоций: обиду, болезнь, неприятие. Именно поэтому мы пригласили вас.
Степан Корнеевич понял. Ему было стыдно и больно. Они отыскали, по их мнению, самого несчастного прохожего.
— Не знаю, что делать. Курносая ходит рядышком да подмаргивает: мол, до скорой встречи. Я, конечно, хочу увидеть ваш мир. Хочу быть здоровым. Хочу вторую жизнь, но она получается только для меня, а зачем мне одному такое долголетие? Если бы я мог с этими новыми знаниями вернуться, если бы я знал, что это кому-то еще нужно…
— Решайте.
Он поглядел на часы — половина второго ночи. Катя уже ищет его по милициям и больницам.
Я должен остаться. Здесь все мое — хорошее, плохое…
— Мы понимаем ваши чувства. Пора расставаться.
— Я могу о вас рассказать?
— Вам поверят? Вам это не повредит?
— Камень я должен вернуть?
— Но ведь наша встреча все-таки состоялась, и мы думаем, что это была встреча друзей.
Степан Корнеевич протянул руку, но синекожие не поняли его жеста. Он объяснил, что здесь, на Земле, соединением рук выражают дружеские чувства.
Он невольно вздрогнул, когда к его ладони прикоснулась шершавая ткань перчатки, а огромные глаза пришельцев пристально и пронизывающе взглянули на него в последний раз.
Еще не поздно, еще можно остаться здесь…
— Прощайте.
Он стремительно шагнул к зыбкой серой стене, опасаясь, что невольный порыв остановит его. Стена раздалась. Вновь ощутил резкий горьковатый запах.
Степан Корнеевич шагал по знакомой ложбине. Его брюки цеплялись за седые, покрытые пылью, колючки. Солнце все так же висело над башенными кранами, а рыжий пес еще гнался за самосвалом. Здесь время не двинулось с места. Какое же оно здесь? Зависимое или независимое?
Он оглянулся, и ему показалось, что он видит в легком пыльном мареве быстрое движение какой-то массы. Крутился маленький смерч. Он понял, что гости улетели. Все…
Он должен был многое сказать Кате, но когда, открыв дверь собственным ключом, увидел заплаканную жену, лишь молча обнял ее. Нет, никогда он не скажет ей, какой ценой уплатил за свое возвращение.
— Вернулся? Нельзя тебе по жаре ходить.
— Пообедаем и отправимся к маме.
— Что с тобой? Ты… — она не подобрала подходящего определения и ушла разогревать обед. — Иди мой руки.
— Так где письмо? Жениться вздумал, а?
Может, ничего и не было? Сон, беспамятство? Он взглянул на часы. Без четверти два! А должно быть…
— Катюша, сколько времени?
— Десять минут восьмого.
Значит, было. Он достал золотистый камень, и в сумрачной, зашторенной комнате вспыхнул удивительный огонек.
— Катюша, погляди, что мне подарили. Называется такой камень символом встречи друзей. Хорошо, верно? Ты бы надела к маме свое новое белое платье, что ему висеть без толку. Надень, прошу.
— Зачем? — мягко спросила Катя. — Я думала, что тебе уже все равно.
— Но я же вернулся.
Сканирование — Беспалов, Николаева.
DjVu-кодирование — Беспалов.
