— Вытряхивайтесь, — сказал Володя. — Лавочка закрывается.
— Я тоже иду домой.
— Прекрасной барышне почтенье! Нельзя ли проводить — мое вам предложенье?
— Не барышня и не прекрасна! На провожатых не согласна, — серьезным тоном окончила Ирочка цитату из «Фауста» и засмеялась. — А что? Пройдемся. Вечер такой хороший…
Накрапывал дождь. Листва карагачей и кленов смыкалась арками над головой. По влажному асфальту, словно по воде канала, проплывали троллейбусы. На фасадах домов монтировали праздничную иллюминацию.
— Хорошо как! Домой не хочется, — сказала Ирочка.
— Приглашаю в парк. Где-то завалялся рубль. На мороженое хватит.
— Просто посидим. Ты отчего мрачный, Ус отругал?
В этом секторе горных пород ничего не скроешь.
— Заметно?
— Угу. Говорят, у директора было какое-то грозное совещание.
Ирочка в этот раз не изображала наследную принцессу и держалась так по-товарищески, что Володя разоткровенничался и пересказал свою беседу с Бобылевым.
— А почему бы, Володя, тебе не заняться плановой темой? С твоей головой ты бы мог ее выдать за год.
— Не понимаю этого диссертационного фетиша. Ведь диссертация — это средство, а не цель. Надо доказать, что умеешь самостоятельно работать в науке. Так зачем же доказывать умение, а не просто показать работу? И если юный прозелит рвется в кандидаты, это как-то можно понять — честь, слава, валюта. Но почему наши руководители требуют от нас эту чисто формальную чепуху? Зачем нужны им наши пыльные тома и дипломы? Для галочки, что ли? Процент сотрудников, имеющих ученые степени, за отчетный период повысился на одну целую тридцать семь сотых. Ура!
— Ты просто завидуешь, — возразила Ирочка. — Вон, Алик. Все говорят, что у него диссертация была настоящая, не по форме, а по существу.
— У него счастливо сочетаются природные способности и усидчивость, а, кроме того, умеет пробивать. А у меня же ничего, кроме идеи.
— Что-то ты крутишь. Какая идея?
«И не подумал бы, до чего проницательная особа!» Внезапно захотелось рассказать о том необычайном случае, который выбил его из колеи и помешал стать добропорядочным соискателем. Уж очень давно не приходилось говорить по душам. Ну и, кроме того, им руководило неосознанное желание оправдаться и доказать, что он не такой уж никчемный.
— Умеешь держать язык за зубами? Только никому, понимаешь? Я ведь знаю эти ваши штучки — только одной подружке по секретику. А у подружки есть своя подружка, и не успеешь дойти до дому, как всем все уже будет известно.
— О чем ты?
— Поклянись, что будешь молчать. Самую страшную клятву.
— Клянусь! — Ирочка подняла руку. — Если без твоего согласия скажу хоть слово, никогда мне не есть шоколадных батончиков. Годится?
Невоспроизводимый эффект
В студенческие годы он изводил лекторов своими сомнениями. Вопросы были по существу, и преподаватели отвечали с удовольствием. На факультетском вечере конферансье бойко сыпал со сцены: «А почему у кошки хвост? А для чего на речке мост? А отчего мы видим свет? И почему не икс, а зет? Но на зачетах он не слышен. Кто это? Вова…» И зал с хохотом заканчивал: «…Завалишин!».
В учебниках Володе нравился петит. Именно петитом излагали теории и предположения, еще не облачившиеся в безусловное, категоричное знание. И вот в ту пору Володю заинтересовала проблема взаимодействия излучения с веществом. Поступив на работу, Завалишин при первой же возможности изложил Бобылеву свои соображения.
— Эмпиреи, хотя и любопытные, — сказал Ус. — Но для начала вам придется заняться вот такой прозой…
Пришлось заняться. Поначалу даже было интересно, однако своей теории не забросил. Читал, делал выписки, пробовал обобщать. Первый вариант гипотезы был выброшен в мусорную корзину. Затем появился второй, третий, четвертый… Выводы получались очень смелые. Вот тогда-то он решил написать подробную записку и показать ее Бобылеву. Делового разговора не получилось. Ус перелистал записи, хмыкнул и пожал плечами.
— У меня нет времени выискивать ошибки в вашем опусе. Простите мой скепсис, Володя, но вы, мне кажется, замахнулись на задачку не по силам. И не просите. Спорить и опровергать не буду.
— А если я докажу экспериментально?
— Гм, смелое заявление. Что ж, ценность гипотез выявляется при соответствии ее выводов эксперименту. Все остальное блажь.
Завалишин начал конструировать прибор, условно названный излучателем. Прибор должен был установить «соответствие выводов». Диссертация перестала воодушевлять, а когда возник разлад с Машей, он совсем забросил плановую тему.
Дело было в декабре. Спешно подбивали итоги. Ус кипел, рычал, негодовал. Институт — хозрасчетное учреждение, и требовались многочисленные документы, чтобы следующий год мог начаться без серьезных объяснений с финансовыми органами.
Володя Завалишин нарасхват.
— Владимир Сергеевич, срочно нужен потенциометр, — это Ус.
— Товарищ Завалишин, вы нам уже третий день обещаете отрегулировать газоанализатор, — это гордые дамы из химической лаборатории.
— Володька, режешь! Частотомер требуется вот так, — и Алик Хайдаров проводил ребром ладони по кадыку, показывая, как срочно нужен прибор.
Володя не уходил домой, пока не заканчивал все заказы, а после этого принимался за свой излучатель. Иной раз и можно было бы умерить пыл, но что ему делать дома? Володя только недавно расстался с женой. От старого еще не отвык, к новому положению не привык. Если прожил с человеком четыре с половиной года, сразу прошлого не зачеркнешь, да и не все было плохим. И теперь вспоминалось только светлое и хорошее.
Дома тоска смертная. Что дома делать? Ходить из угла в угол, натыкаясь на забытые кубики сына, разглядывать коврик, купленный Машей к первой годовщине свадьбы, вспоминать Женьку?
На заборе, на столбах, на деревьях, еще полностью не сбросивших листву, набухали шапки снега. Володя сидел один — лаборанты ушли в отпуск сдавать экзамены. Володя напевал арию Трике и в сотый раз перепаивал схему излучателя. За стеной мерно загудело. Это Алик Хайдаров включил высокочастотную установку.
Надо проверить контур. Володя вздохнул, слез с табуретки, открыл шкаф. Генератор стандартных сигналов весил килограммов двадцать. Перенес его на стол, распихал ненужный хлам. Переложил на подоконник груду камней. Их приносили ему ребята из геологического сектора. Камни предназначались сыну. К каждому образцу добросовестные геологи приложили ярлыки с пояснениями: «Галенит с флюоритом (свинцовая руда)», «халькопирит — малахит (медная руда)», «антимонит (сурьмяная руда)» и так далее. Особенно хороши были несколько больших кристаллов горного хрусталя… «Ах, Женька, Женька, белобрысый ты мой мальчишка!»
Схема была собрана, в блокноте приготовлена табличка дли записи показаний, заточен карандаш. Против обыкновения Володя не проверил схему, лишь поверху оглядел провода. Перегнулся через стол и повернул рукоятку пакетного выключателя.
У Завалишина уже выработалась интуиция на неисправности. Он сразу понял, что в схеме не все ладно. Визгливо заныл регулировочный автотрансформатор, монотонное гудение генератора стандартных сигналов сменилось какими-то угрожающими всхлипываниями. На зеленом экране осциллоскопа метались странные кривые. Резко пахнуло гарью. Это не был отлично знакомый запах перегревающейся изоляции. Потрогал кожух автотрансформатора — холодный, замыкания нет. Перегрузки тоже нет, иначе бы сработал весьма чувствительный автомат.
Что-то горело. Рука потянулась к пакетнику. Все же неспокойно, когда раздается такое гудение. И в этот миг он увидел груду камней на подоконнике. Они горели, а вернее, обгорали по поверхности. Горели и рассыпались. На свежих изломах вспыхивала голубые огоньки. Горела сера. Плотные куски породы разрушались на глазах. Куски таяли, оседали, струйки тонкой пыли шуршали и текли на пол, словно вода.