– А если Крюков решит убивать? А он может! Ты об этом подумал?
– Не считай меня дураком, пожалуйста. У нас с ним чёткий контракт: сталкером он никогда не будет, сталкерами будем только мы. Без нас ему не попасть туда, к тому же я напугал мужика, придумав «побочные эффекты» вылазок через аппарат: болячки всякие могут обостриться, гипертония да и импотенция не исключена, – мы с Венькой вместе прыснули.
– И он поверил?
– Я завалил его псевдонаучной терминологией и показом статей «на эту тему» на неизвестных ему языках, но с очень говорящими картинками. Он аж с лица взбледнул и спросил с почтительным ужасом: «А ты сам пойдёшь, несмотря на?». Я развздыхался, разохался – мол, а что делать-то? Контракт, работа. Да и наука для меня дороже всего. «Да вы чокнутые, ребята!» Шеф был потрясён, Таш! И зауважал нас ещё больше.
– Хорошо, когда дающий миллионы на науку – невежда! – заметила я.
– Нет, Таш, нехорошо, – моментально посерьёзнел Веня. – Мне не нравится, что приходится действовать вот так… иметь дело с идиотским бизнесом и с номенклатурными связями. Но иначе никак вообще. Иначе наш предел – НИИ под руководством очередного ФСБшника, где мы будем делать очередные ракеты, падающие при запуске.
– Вень… если бы ты там работал, они бы не падали, наверное…
Муж посмотрел на меня с нежностью, но как на дурочку.
– Падали бы, Таш, падали бы. Они не могут не падать. Их падение – это тоже часть игры, это, если хочешь, закон, система, я там буду или кто-то другой. А наука нынче делается, условно говоря, в подвале. Потому что она нужна бывшему полубандиту Крюкову для успешного ведения бизнеса. И больше никому.
Мы грустно помолчали минуты две, почтив память некогда великой науки, но потом я не выдержала:
– Рассказывай же, ч-чёрт, я ж сейчас взорвусь!
Что удалось извлечь понятного для меня из Вениных рассказов? Система – это две машины – большой мощнейший агрегат и маленькая, размером с мобильный телефон, которая непременно должна быть надежно закреплена на перемещаемом объекте (это я так наукообразно о человеке). Обеим машинам задаются нужные параметры: дата, географические координаты и время пребывания в заданной точке. Собственно, это всё, что я поняла. Да, ещё. Перемещение происходит не только во времени, но и в пространстве, и тут важно не ошибиться и не очутиться, к примеру, в печи у сталеваров или на железнодорожных путях, по которым мчится курьерский поезд. Нужно очень чётко задавать параметры, вплоть до широты и долготы. К счастью, никто, даже Крюков, дальше, чем на пять лет, пока не замахивался, у шефа чешутся руки рвануть именно туда – в тех временных «широтах» гвоздём торчит какая-то его крупная ошибка и одновременно возможность правильного шага.
– Окей, он сделает этот правильный шаг, то есть, кто-то из вас сделает, вернётся сюда, а тут уже на крюковском счету на десять миллионов больше, чем было?
– Ну, да, именно так.
– А… эффект бабочки Брэдбери?
– Таша, – муж вздохнул. – Именно это я вовсю сейчас изучаю, всё не так просто, как представлялось даже самым талантливым писателям. Но и не так сложно, как казалось раньше нам. А вот Крюкову, как ты понимаешь, на это глубоко начхать, он даже не дослушал ни разу до конца. Поэтому, боюсь, наши вылазки туда начнутся очень скоро, совсем скоро. Хотя задачки, поставленные Крюковым там, в прошлом, простые, это всё ерунда. Последствия, кроме прибавившихся миллионов, вряд ли должны быть… по-моему. Работаю. И уже кое-что наработал.
– Ну?
Вдруг Веня нахмурился и нацепил очки обратно на нос:
– Рано ещё об этом говорить. Потом.
– Венька, ты с ума сошёл? Умоляю!
– Я расскажу. Погоди, дай кое в чём убедиться. Просто подожди немного.
– Про эффект бабочки вот очень любопытно…
– Отстань пока со своей… эффективной бабочкой! – и он засмеялся.
И я стала терпеливо ждать. Продолжая жить, как двуликий Янус, с одним лицом, обращённым вовне, на Веню, на приятелей и коллег, на весь мир, и с другим, глядящим в себя. Никто не подозревал даже, как непросто мне было начинать каждый новый день с мыслью «надо жить, потому что надо». Казалось бы, какая проблема – шагнуть с крыши небоскрёба, выжрать сто таблеток снотворного и – всё, никаких мучений?