Однажды, когда мне было лет двенадцать, бедовая дворовая подружка из семьи «простых инженеришек», как выразился о них папа, жившая через пару домов от нашего элитно-номенклатурного здания, затащила меня на чердак их девятиэтажки. Дверь, ведущая под крышу, почему-то была открыта. Впрочем, что значит – почему-то? Дом обычный, для простых людей, кому какое дело!
Через чердак мы вылезли на крышу. И дальше начался детский адреналиновый аттракцион: мы подкрались к самому краю и сели, свесив ноги в пустоту. Помню леденящий и колючий ужас в животе, ватную слабость коленок и в то же время абсолютный щенячий восторг. Мы хохотали, визжали и пели песни. Вспоминали Карлсона и звали его во всю глотку.
Естественно, что нашлись где-то рядом, может, в домах, может, на улице, бдительные граждане, тут же позвонившие в милицию. В общем, вытаскивали нас с крыши дяди менты и пожарные. А внизу тем временем уже стояла моя мама, с совершенно зелёным лицом, трясущаяся и потная. Как она узнала, как попала туда – не знаю или не помню. Зато помню, как она больно-пребольно сдавила обеими руками мою голову, прижала к груди так, что я услышала её сумасшедше колотившееся сердце, и разрыдалась. Разве это не было признаком любви к своему ребёнку? Несмотря на мечту о кнопке? Или это был просто дикий испуг?
Дома мне влетело по самую маковку от обоих. С «дурной девкой из быдла» было строго-настрого запрещено впредь общаться. Да, ещё помню резкий запах валокордина в тот вечер – мама капала себе его раза три. А папа назвал меня «напрочь пробитой идиоткой». Он тоже был бледен, но холоден, не плакал и не прижимал меня к себе. Наверное, в тот день он особенно страстно мечтал о кнопке. Впрочем, возможно, и мама тоже.
Если откровенно, такие сильные и больные мамины объятия в жизни больше не повторились ни разу. Поэтому довольно долго я по ним скучала. Хотелось ещё разок… так же. Но ведь не лезть снова для этого на крышу, правда?
Зовут меня Таша, то есть Наташа, но дома меня всегда звали Ташей, и я сама для себя признаю только это имя. Так всегда и представлялась, для всех друзей и знакомых я – Таша. Для друзей… Кого я могла бы назвать друзьями? Разве они у меня были когда-нибудь? Ну, кроме Ленки.
Умела ли я дружить? Если мне нравился человек, я с радостью с ним сближалась, но до первой сложности – в отношениях ли или если какие-то проблемы возникали у «друга». Я всегда очень не любила проблемы, не хотела их решать, сразу хотела «выключить». Искала кнопку, наверно. Поскольку кнопок не находилось, предпочитала просто прекращать общение и не забивать себе голову. Всё-таки родительские гены, куда от них денешься. Поэтому рядом со мной были только приятные, красивые, беспроблемные дети. И жилось легко. Так я и росла, так и выросла.
Превратилась в красивую, эффектную, по всем параметрам «упакованную» девушку, настоящую экзотическую бабочку. Без сложностей и рефлексий. Когда я смотрела на себя в зеркало, то получала эстетическое удовольствие: мамина шевелюра а-ля Барби, мамины миндалевидные глазищи, только цвет папин – серый. Жаль. Но всё равно красиво.
Худенькой, поджарой, спортивной я тоже получилась в отца. Тонкая кость, узкие бёдра, остренькие плечики – всё такое изящное и кукольное. Словом, от родителей я взяла самое лучшее в смысле внешности. Повезло. И мне, и им – было, чем гордиться.
И жила я по заветам «отцов» весело и благополучно.
Всё сломалось в мои шестнадцать лет. Беды случились одна за одной, последовательно.
Была у меня одна-единственная самая близкая и всегдашняя школьная подружка, Ленка, девочка, разумеется, из очень и очень правильной семьи. Отец – депутатствовал тогда ещё в Верховном Совете (нынче этот старый пердун до сих пор в Думе штаны просиживает, вечная депутатская харя в ящике… И всегда от той партии, которая главная и рулит), мать уже по-позднеперестроечному вовсю «бизнесовала», руководя сетью салонов в Москве и Питере. По делам фирмы регулярно выезжала за границу, и заграницы были чаще всего капиталистические. Разумеется, мы учились в особенной школе, где все дети особенные, из элиты, с будущим. После получения аттестатов нас с угодливо распростёртыми объятиями ждали МГУ, МГИМО и прочие престижные вузы. Словом, моя дружба была «правильная», и с самого первого класса мы с Ленкой сидели за одной партой и считали друг дружку самыми лучшими.
Мы были самые красивые девчонки в классе, если уж откровенно. Особенно это стало очевидно к старшей школе. Ленка… Высокая, статная. Если я была поджарой худышкой, то она – дивой! Уже к четырнадцати годам её школьную форму бессовестно распирали круглые и совершенные по форме груди. Нежная, гибкая талия, умопомрачительные бёдра. А рост намного выше среднего из-за длиннющих стройнющих ног. Иссиня-чёрные гладкие волосы всегда с безупречной стрижкой каре… Глаза цвета горького шоколада, рот манящий – алого цвета пухлые губки без всякой помады. Возможно, вся эта красота её и погубила…