— Ни фига я не придумывал! Я правда догадываюсь, где он его взял! — поморщившись, наконец выпалил он.
— Ну-ну, — подначил я.
— И мне не слабо… не то, что некоторым! — Кравченко уже выглядел откровенно жалким и я понял, что пора сворачивать разговор. Незачем снижать и без того неахти какой авторитет.
— А вы поспорьте, — неожиданно вклинился Гуць. — Ник расскажет, че знает, а вы придете в школу со своим пирсингом!
Вот блин! Арбитр чертов! Ведь мог же я уйти вовремя!
Кравченко тут же воспрянул духом.
— Я готов! Давайте! — Он протянул мне руку. — Или таки испугались?!
Я стиснул зубы, но все-таки скрепил договор.
— С одним условием. Ты рассказываешь все сейчас.
Кравченко скривился, но кивнул. Дима Гуць с довольной физиономией разбил рукопожатие.
Никита молча отправился со мной к школе. Меня не покидало чувство, что все это время он мучительно выдумывает, чтобы интересного мне поведать.
— Ну… вы знаете наших задротов? — Он прочистил горло.
Я остановился около приемной директора и кивнул ему, собираясь выслушать очередную тупую байку о любимом объекте гонений — Феськове. Едва не сбив нас с ног, мимо пронеслась шумная стайка первоклассников.
— Я понял, о ком ты.
— Короче, это они могли сделать.
— Что сделать?
— Обрез этот, блин! — Кравченко украдкой оглянулся и понизил голос почти до шепота. — Я слышал, что Феська и его команда совсем глюконулись со своими играми и стали сами с оружием ходить. Жженова недавно поймали в коридоре с газовым… Там контрольная должна была, а он сорвать хотел.
Я недоверчиво нахмурился. Ничего себе подробности! Но с выводами спешить нельзя — все это могло оказаться простой сплетней. Я еще раз окинул Никиту придирчивым взглядом. Терпеть не могу, когда слухи распространяют парни. Впрочем, его слова можно легко проверить. И, кроме того, Кравченко казался более достоверным источником, чем, например, Гуць.
— И это все?
Парень еще раз оглянулся и пожал плечами. Н-да… Негусто. Зато завтра я буду в самом центре внимания.
Я отправился к себе в кабинет, больше не обращая на Кравченко внимания. С этой информацией все же стоит поработать. И если он прав, я узнаю о смерти Литвиненко новые пикантные подробности.
Я посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся — наверное, еще сам не до конца вышел из подросткового возраста. Потому что на меня до сих пор действовало магическое слово «Слабо?»
В свое время, прокалывая бровь, я сделал это так неумело, что шрам до сих пор не затянулся полностью и можно спокойно вдеть любую сережку. Конечно, в этом был определенный риск, но, насколько я знал, во вторник наша директриса собиралась пораньше уехать в первую школу по делам, так что бояться мне практически нечего. Я еще раз злобно улыбнулся своему отражению, застегнул кожаную куртку и вышел из дома.
Зря я ожидал немедленной и бурной реакции, как те исследовали, запустившие в метро голую женщину. Конечно, я ею не был, но и осознавать, что, здороваясь с тобой, тебя практически не видят, было немного неприятно. За рутинной бумажной работой прошло полдня и, уже собираясь домой, я решил зайти в «курилку» к своим подопечным.
Я, как обычно, присел на парапет, поздоровавшись с теми, кого еще не видел, и только тогда заметил, что у толпившихся около стены ребят удивленно вытянулись лица. Кравченко несмело улыбнулся, будто не веря своим глазам, и первым подошел ко мне ближе.
— Офигеть… — он протянул мне руку. — Респект вам, Кирилл Петрович! Думал, не решитесь, соскочите с темы.
Не знал, что он такого обо мне мнения… Я брезгливо поморщился.
— Обычно, когда что-то говоришь, нужно быть готовым отвечать за свои слова.
Гуць задумчиво рассматривал сережку в моей брови:
— Я собирался тоже проколоть. Но потом передумал.
— Правильно сделал. Она надоедает за две недели. А потом еще и зрение портится.
Они уставились на меня в искреннем изумлении.
— Чего это?
— А представьте, что у вас в поле зрения постоянно висит, например, муха. Куда бы вы ни смотрели, что бы ни делали — муха висит и никуда не улетает. Приятно?
Гуць залился своим тонким девчачьим смехом.
— Прикол…
— Я вот что хотел спросить: кто-нибудь в курсе, куда подевался Феськов? Ну, и друзья его…
— Да фиг знает, вчера их тоже не было… — Кравченко почесал бритый затылок. — Наверное, в интернет-клубе висят. Его мамка вместе с моей работает, вчера зарплата была. Небось, выдала ему деньжат на карман.
— Это тот клуб, который здесь недалеко, возле сберкассы?
Несколько человек одновременно кивнули.
— Ладно, спасибо, пацаны. Помогли мне, — я улыбнулся и отправился в свой кабинет.
Мой путь, как обычно, пролегал через узкий темный коридор на втором этаже, где единственным пятном света, кроме едва горящей лампочки, были вечно распахнутые двери учительской. Я уже намеревался прошмыгнуть мимо, чтобы остаться незамеченным, но в этот момент увидел, что из кабинета, с трудом передвигая две огромнейшие сумки, выползла Юля. Распрямив спину всего на пару секунд, она титаническим усилием опять подхватила свою ношу и поволокла ее к лестнице.
— Юлия Витальевна, вы в своем уме?! — Я подбежал к ней и забрал сумки из рук. — Юль, ну правда, позвонить не могла, что ли?!
Она с облегчением выдохнула:
— Да надо было картошки купить, а тут как раз машина приехала… Я и не рассчитала свои силы… — Юля вдруг одарила меня удивленной улыбкой, заметив мой необычный прикид. — А это у тебя что?..
— Не спрашивай. Бандитская пуля, неформальское детство…
— … и деревянные игрушки, прибитые к полу.
Мы засмеялись, я чуть не выронил одну из многотонных Юлиных сумок. Темный коридор закончился небольшим холлом и, проходя, я заметил девчонок из 11-А, сидевших на подоконнике. Честно, 11-А уже порядком меня утомил, поэтому я не стал обращать на них особого внимания. Юля поздоровалась с ними и мы продолжили схождение по лестнице, но уже в следующую секунду я услышал громкий шепот за спиной.
— А че, красивая бы пара была…
— От ты мочишь, Лилька, у нее же муж есть…
— Я тебя умоляю, типа это кого-то когда-то останавливало…
— Угомонитесь. Юленька для нашего Кирилла Петровича старовата… Он у нас по малолеткам все больше…
Этот голос узнал бы из тысячи, как поется в одной попсовой песне. В ту секунду меня пробрала такая злость, что сдержаться просто не было сил. Я поставил сумки на ступеньку, тихо попросив Юлю подождать пару минут, и поднялся на верхнюю площадку к окну. Вика стояла, прислонившись к стене, и нагло мне ухмылялась. Я попытался досчитать в уме хотя бы до трех, чтобы ненароком не убить ее, а потом схватил за запястье и быстро оттащил от девчонок в другой конец холла.
— Что ты сейчас сказала, а?!
Конечно, эта девушка давно относилась ко мне пренебрежительно, но сейчас я думал, что она хотя бы испугается! Однако Вика натянуто засмеялась, видимо, не до конца осознав степень моего бешенства.
— Oh yeah, baby… какой вы сегодня модный…
— Какого черта ты распускаешь эти сплетни, Ольшанская?! Что я тебе сделал плохого?!
Она попыталась выдернуть руку, но я по-прежнему держал слишком крепко… хоть бы не осталось синяков…
— Сплетни — это если придумывать! А я своими глазами видела, как вы обнимаетесь с этой… как ее там! Я видела! — зашипела Вика и я вдруг заметил разительные перемены — ее почти лихорадило от гнева. — Пустите! Мне больно!
— Маше Карасевой тоже было больно! И я пытался ей помочь! А ты, ни черта не зная, выдумываешь разные гадости!
Я разжал пальцы и Вика принялась тереть занемевшее запястье. Она молчала, злобно поглядывая на меня исподлобья, но не решалась ответить.
— Как тебе не стыдно, Вика… Я же… я же думал, что ты намного умнее… Ты меня разочаровала! Оказывается, в тебе действительно нет ни капли сочувствия. Только интерес к нездоровым сенсациям.
Ольшанская хотела что-то сказать мне в ответ и уже даже набрала в легкие воздуха, но мне было так противно слышать звук ее голоса, что я развернулся и пошел назад к Юле. Та уже собиралась задать мне свою привычную тысячу вопросов, но вдруг замолчала, удивившись выражению моего лица. Видимо, я действительно не был похож сам на себя в ту минуту, меня все еще трясло от приступа злости. До самого Юлиного дома мы шли в полном молчании, а внутри меня все еще бушевал целый океан противоречивых и неприятных чувств. Пожалуй, с этим стоит разобраться… чуть позже…