Сдобников перетащил свою пленницу через порог и вдруг замер. К школе на полной скорости несся, оглашая окрестности яростным воем, милицейский «бобик». Вовка слишком хорошо знал меня, чтобы поверить, что все в порядке, если в моем кабинете неожиданно появился наш главный подозреваемый.
Я не понимал — радоваться ли или рвать на себе волосы от ужаса. На лице Сдобникова застыло странное выражение, будто он раздумывал только об одном — когда именно убить мою любимую. И появление милиции могло только все ускорить. От этого физическая боль казалась просто досадным пустяком.
Глаза Вовки стали круглыми от удивления, стремительно перераставшего в шок. Он выскочил из «бобика», на бегу выхватывая пистолет. Водитель машины занял позицию рядом с ним, не сводя пораженного взгляда с неадекватного школьничка.
— Эй, парень! Куда это ты собрался?! Давай поговорим, что ли… — вытянутые вперед руки Сидоренко слегка дрожали. — Ты отпустишь девочку, и мы поговорим…
— У тебя все друзья такие придурки? — Скептически ухмыльнувшись, прошипел мне Сдобников. — Собственно, чему я удивляюсь…
Он остановился прямо между мной и милицейской машиной. Я заметил, как из кузова выскочил длинный нескладный парень и, нырнув в толпу, бросился за угол школы, чтобы зайти с другой стороны.
— Витя, отпусти ее. Вика тебе не нужна. Ты же не собираешься ее убивать!
— Он тут же выстрелит! Я не идиот!
— Нет! — Я опустился на ступеньку ниже и закрыл Вовке угол обстрела. — Если ты отпустишь Вику, клянусь, не позволю им стрелять!
Над школьным двором застыла напряженная тишина. Толпа, затаив дыхание, заворожено смотрела на Сдобникова. Никто не решался даже шевельнуться и это, похоже, ему понравилось. Витя решил, что у него есть шансы. Или придумал что-то еще похуже…
Он медленно повернул лезвие ножа плашмя и провел им по шее Вики. Она тяжело сглотнула.
— А что, ты никогда бы не стал таким, как я, да?! — Тихо замурлыкал он, прижимаясь щекой к скуле своей заложницы. — Вот ты же любишь ее? Любишь? И что? Если я убью ее, они же расстреляют меня тут же! Ты разве не будешь рад такой мести?
О, Боже…
— Нет…
— Не веришь, что я смогу перерезать ей горло? — Он продолжал сходить по ступенькам крыльца, спускаясь все ниже и ниже. Я сползал за ним следом.
— Я не верю.
Я не узнал ее голос. Вика скосила взгляд, полный презрения, на Сдобникова.
— Ты ничтожество… А ничтожество может убить, только когда не видит глаз жертвы.
— Вика!
— Да, ты никогда бы не выстрелил, если бы Леха встал и посмотрел на тебя в ту минуту!
— Вика, перестань…
— Если бы ты был таким героем, каким себе кажешься… ты бы убил его в тот же вечер… как нашел Надю… в луже крови… Леха был скотиной по жизни… но ты… еще хуже… потому что ты сознательно хотел таким стать… Нич-то-жест-во…
Эта последняя ее фраза сделала невозможное. Полусумасшедший Сдобников был доведен до белого каления.
— Заткнись! Заткнись!!! — Его правая рука побелела от невероятного напряжения. — Сафонов! Смотри… Смотри!!!
— НЕТ!
В этот же момент сзади на него кто-то прыгнул. Онемевшая рука не выдержала и выронила нож. Я ринулся к нему, выхватив из ослабевшего плена послушную, как большая тряпичная кукла, Вику. Опер скрутил Сдобникова в два приема, и Вовка, рванувший вперед, навалился на него сверху, ловко щелкнув наручниками.
— А-а-а! Нет! Не так! Только не так! Убейте! Лучше убейте! Сафонов, скажи им…
Я не видел уже ничего, кроме бескровного лица Вики. Она, едва державшаяся на ногах, тут же захватила меня в цепкие до хруста костей объятия. Превозмогая боль в травмированной руке, я прижимался к ней, вдыхая полной грудью завораживающий аромат ее волос. Это было ни с чем несравнимое облегчение. Я никогда и никого так не любил. И никогда не испытывал большего страха.
— Ты в порядке?! Он тебя не поранил?!
Она молчала, только судорожно всхлипывая, а через пару секунд ее тело начала сотрясать безудержная дрожь.
— Кирилл… Кирилл… он же… он же чуть не убил… меня… — по ее щекам градом хлынули слезы. — Твою мать!!! Да он… он же чуть не заре…
Я знал только один способ утихомирить ее. Притянув ее к себе за шею, я закрыл ей рот поцелуем.
Наверное, это подействовало и на меня тоже, потому что ломота в избитом теле тут же стала совершенно незаметной. Я целовал ее соленые от слез щеки, гладил жесткие, чуть вьющиеся от влажной погоды волосы, потерся щекой о вспотевший висок… Я не знаю, что запомнят из этого дня школьная дирекция, родители и ученики. Я буду помнить только эту безумную волну облегчения и радости за ее жизнь.
Пока Вовка грузил вопящего Сдобникова в «бобик», на порог вылетела всклокоченная Вера Михайловна. Видимо, поглощенные развернувшимся во дворе действом учителя, не успели ей ничего объяснить, ибо единственное, что ее возмутило, были наши с Викой объятия.
— Кирилл Петрович, что это?! Что вы делаете?! Вы что, совсем… — в эту секунду она заметила всю неземную красоту моего разбитого лица и вытаращила глаза еще больше. — А что… это?..
— Ну, как вам сказать… Меня только что хорошенько избил выпускник Витя Сдобников. Потом чуть не убил мою любимую девушку и теперь я ее утешаю, а его забрала милиция. И — да… это он застрелил Литвиненко, — я кивнул ей. — Кажется, все. Вы ничего такого не пропустили.
Я так давно хотел увидеть подобное выражение ее лица! Насладившись произведенным эффектом, я опять повернулся к Вике. К нам уже подлетели Лиля Рыбакова, Ирина Васильевна, какие-то люди… еще, еще, еще люди… Они рыдали, похлопывали нас по плечам, пытались вырвать Вику из моих рук… Вокруг воцарился хаос — все охали, всхлипывали, обсуждали, возмущались, причитали… Этих звуков стало слишком много — они заглушали, казалось, даже мои мысли.
Вика прижалась ко мне сильнее, не реагируя ни на какие проявления внешнего мира, и моим единственным желанием в тот момент было увести ее отсюда подальше, куда-то, где мы сможем остаться вдвоем в тишине. Едва мы шевельнулись, чтобы покинуть опостылевший школьный двор, как за спиной раздался знакомый хрипловатый голос:
— Сафонов!
Все еще бледный Сидоренко, нервно пожевывая сигарету, подошел к нам.
— Да, я вас слушаю, товарищ лейтенант.
Он ухмыльнулся.
— Черт, даже не знаю, что сказать…
— Ну, тогда послушай нашу с Витей беседу, — я достал из кармана телефон и сунул ему в руки. — Извини, я еле живой…
Вовка растеряно кивнул, рассматривая мой мобильник.
— Да-да, «скорая» уже едет. Эх, надо было мне приехать раньше, все бы обошлось более мирно! Хотя ты… ты молодец, Кирилл, — в его взгляде на секунду скользнуло восхищение. — Хотя… блин, я до сих пор в шоке. Много видел, но такого — никогда.
— Спасибо, — кивнул я. — Мы пойдем.
— Но только не пропадайте, — встревожено предупредил он. — Все понимаю, но процедура, сам знаешь…
Я покачал головой и, обняв Вику за плечи неповрежденной рукой, повел ее прочь со двора.
Мы сидели прямо на пороге моего подъезда, не в состоянии доползти до третьего этажа. Вику все еще сотрясала мелкая дрожь, и пока она не успокоится, я решил молчать, что боль в руке уже стала нестерпимой.
— Тебе лучше? — Шепнул я, целуя ее чуть выше виска.
— Вроде, — она положила голову мне на плечо, и я вздрогнул от боли. — Ой… со мной-то все хорошо… а вот тебя надо срочно лечить.
— Спасительница моя, — я улыбнулся. — Вроде как «скорую» вызвали уже… Тебе, кстати, надо бы воды выпить… ну, и валерьянки, что ли…
Прохожие косились на нас, но побаивались задавать вопросы. Практически весь ученический состав школы, кого еще не растащили по домам родители, досмотрев отправку Сдобникова в милицию, переключился на нас, и теперь наблюдал с безопасного расстояния.
— Да хрен с ней, с валерьянкой… — грустно хмыкнула Вика. — Главное… я тут подумала… мы ведь это сделали! Кирилл! У нас все получилось!
Ее пронзительный морской взгляд вдруг стал таким восторженно-радостным, что я невольно улыбнулся. Какой же она еще ребенок…
— Слушай, — наверное, легкая безуминка перебросилась и на меня, потому что в голове возник один совершенно не относившийся к делу вопрос, — ты мне так и не сказала, куда будешь поступать. Я хочу, чтобы ты все-таки попробовала в театральный…