Как-то среди лета Чапыгин пригласил Ефима к себе в гости… Они приехали на Бармалееву улицу, Чапыгин снимал тут холодную сумеречную комнатушку.
— Писать в этом погребке почти невозможно… — сказал он, оглядев свое неуютное, явно холостяцкое жилье.
— Вы один живете?.. — спросил Ефим.
— Да, бобылем живу, бобылем, видать, и помру… — усмехнулся Чапыгин. — Семья и искусство, Ефим Васильевич, для нас, бедняков, несовместимы… Семья, брат, по своей сложности с любым искусством поспорит и переспорит его, подомнет… Нет уж, ежели нам серьезно смотреть на свое дело, так уж лучше идти в одиночку, не связывать себе рук…
— Я так же смотрю… — кивнул Ефим.
Вдруг широко распахнулась дверь, и со двора в комнату вбежал, как к себе домой, бедно одетый мальчик. Увидев незнакомого человека, он нахмурился, набычился и так, набычившись, допятился до самой двери, снова распахнул ее и — был таков… И напрасно крикнул ему вслед хозяин: «Федя! Да куда же ты?!»
— Вот… чужие детишки ко мне забегают… — усмехнулся Чапыгин. — Говорю с ними, пою, сказки им рассказываю…
Ефим, обрадованно покивав (разве он сам не таков же?!), улыбнулся. Когда ехали сюда, в вагоне трамвая оказалось несколько ребятишек, все они глаз не сводили с Чапыгина, тот забавлял их, будто в вагоне, кроме него и детей, никого и не было… Посвистывал по-птичьи, рычал, мяукал, гримасничал…
Чапыгин стоял среди комнаты, хмуря кустистые брови, потирал ладонью крупную наголо остриженную голову.
— Да… да, Ефим Васильевич, не проста эта дорожка… Вот уже сколько лет иду по ней с таким трудом, столько всего натерпелся… А первую книжечку только теперь вот тоже издал…
— Мое дело еще хуже, пожалуй… — тихо заговорил Ефим. — Бесправный человек томится и ищет, ждет деятельности… А жизнь ему предлагает всякие пустяки, вместо настоящего дела… Мог бы сказать о себе, что являюсь представителем запросов деревни тут, в столице, если бы не опасался встретить в людях усмешку: «Ах, как же узнать в наше время, что это действительно так?! Все прикрываются этим самозваным представительством! Кто вас-то, скажите, так называет?!»
Всяк по-своему понимает служение… Можно бы мне избрать известный путь — продажу своих произведений в частные руки и в городские хранилища — музеи… Это не мой путь, не мне по нему идти, таких и без меня здесь много. Для меня же в этом — измена деревне. Если ступить на такой путь, то окажусь в стороне от нужд деревни…
Люди, с которыми беседую, встречаюсь тут, мало осведомляются о моих желаниях и целях. Дают советы, подобные ореховой скорлупе без самого ядра, вовсе не соответствующие моему делу, потому что его не знают и узнать не стремятся… Беседы эти не затрагивают ничего и похожи на поверхностную рябь воды… Всякому же невозможно раскрыть свой мир…
Я мучаюсь, видя, как результаты усилий деревни поглощают богатые… У деревни только берут и берут… И смотрят на нее свысока… По какому праву?..
Город… — Ефим гневно глянул в сторону окна. — Сколько тут скопилось всего чудовищного, порочного… Даже те, кто почитается за знаменитостей, являются, вольно или невольно, как бы агентами такого города, его служителями, находясь всегда в нем и не выезжая из него, варясь в этой ненасытной грубой среде, которая зловонным ядром скопляется тут… Они обслуживают эту среду, получая за это всяческие блага… Они подобны лишь бутафорам и клоунам и напрасно изображают из себя служителей справедливости. Для них уже давно непонятны и недоступны прекрасные высшие формы жизни, они распинают жизнь и, находясь постоянно в порочной среде, уже испортили свою натуру, окруженные лживыми людьми, уже не слышат и не видят правды и о себе заблуждаются, пораженные слепотой, как Нерон, воображавший, что он лучший из людей и исполнен всяческих совершенств…
Посмотрите, Алексей Павлович, на таких людей попристальней!.. Они считают себя деятельными, а сколько в каждом из них, агрессивности по отношению к ближнему! Они уже, не способны видеть чужую судьбу как мир, в который надо входить с замиранием… Они вламываются в него, забыв о деликатности и доброте…
Чапыгин, кашлянув заметил:
— И все-таки, Ефим Васильевич, город не только плох… Он, именно он, выявляет наши способности, открывает наши глаза на мир! Здесь, в городе, мы встречаем многосторонних, многознающих людей.
— Да разве же я этого не вижу?! — воскликнул Ефим. — Я же потому об этом и говорю, что хочу видеть истинный чистый добрый союз города с деревней! Но столько всего мешает этому!.. И раскол как будто не сглаживается, а лишь усугубляется…