Рано или поздно приходится приступать к репетициям любовных сцен. В один прекрасный день. И этот день настал. Сегодня. Это неизбежно должно было случиться, чтобы в вечер премьеры актеры не выглядели сбитыми с толку. Без этого не получится тщательно отработать все их жесты и перемещения, и случится сумбур — не только на сцене, но и в умах.
Этим утром молодому режиссеру ужасно не хотелось вставать. Он завязал галстук. Забавно, обычно он не носит галстуков. За завтраком режиссер едва прикасается к еде. Потом целует жену и крестит лоб ребенка — так по неизвестной ему причине делали отец и дед. Он берет большой портфель. Как правило, он уходит, держа руки в карманах, пристроив на груди свернутые в трубочку бумаги и два карандаша. Его жена ничего не говорит, но она задумывается. Режиссер идет на работу. Он будет репетировать Сцены. Погода прекрасная, солнце светит сквозь листву деревьев. Режиссер покупает жвачку. Т. уже в репетиционном зале. Он пребывает в отличном, беззаботном настроении. Довольно странно, что Т. сидит на табурете лицом к стеклянной стене, через которую ничего не видно, но вопросы задавать не следует. Актеры — люди особой породы, они любят выпендриваться. Некоторые носят парики. Другие надевают экстравагантные платья. Одни бреют головы, другие расхаживают с тростью. Кое-кто обожает богемную жизнь, а есть такие, что садятся спиной к залу и лицом к стеклу, через которое ничего не видно. Это так, и тут уж ничего не поделаешь. Таковы артисты. Но он — режиссер и поднимается на подмостки лишь затем, чтобы объяснить что-нибудь актеру или пожать руку завпосту, у него короткие волосы, и никто не оборачивается ему вслед на улице. У него жена и ребенок. Никто не замечает его в автобусе. Он — как все, но теперь. Он толкает дверь служебного входа. Поднимается по коротким лесенкам. Входит в зал, по пятам за ним следуют пять хорошеньких девиц. Он хлопает в ладоши и объявляет тоном, который, кажется, удивляет его самого: все по местам. Сегодня они будут репетировать кое-что из области чувств. Сегодня они будут играть Любовь, и он не знает, божественно выйдет или избито. В глубине души режиссер спрашивает себя, достаточный ли у него жизненный опыт. Три с половиной женщины и семь семейных сцен. Возможно, этого достаточно. У него никогда не было двух любовниц одновременно. Он не знал страсти, не пережил разлива Меконга. Он всегда все начинал спокойно и заканчивал по обоюдному согласию. Ему никогда не приходила мысль умереть от любовной тоски, а его сердце никогда не выделяло саморазрушительного яда. Все на своих местах. Режиссер объявляет, какая сцена будет играться. Т. притворяется изумленным — ему казалось, что они ее уже отработали. Это сложная сцена, в ней три этапа. Сначала захмелевший Т. лежит на диване и расточает ласки жене. В тексте нет конкретных указаний, что именно между ними происходит. Театральные тексты сотканы таким образом, что тут и там между словами и буковками имеются пустоты, куда можно просунуть руку или язык. Палец или ногу, но Т. немедленно предупреждает, что он должен играть по написанному и не думать о «сверхзадаче». Однако все это лишь пролог. Удовлетворенная супруга засыпает, а протрезвевший Т. слышит, как ухает сова. Это знак, что любовница ждет его под окном. Она присоединяется к Т., и между ними начинаются любовные игры. Режиссер объясняет, что, учитывая присутствие на диване жены, эти двое должны вести себя очень осторожно. Потом они затевают спор о деньгах. Любовница уходит, раздосадованный Т. приканчивает стоящую на столике бутылку, после чего засыпает. Во сне ему наносят визит три проститутки из третьей сцены, начинается оргия. Режиссер спешит сказать актрисам, чтобы не беспокоились: в нужный момент он объяснит, что именно им следует делать, о костюмах тоже можно не волноваться, видна будет только грудь, да и то слегка. Девушки отвечают — это последнее, что их волнует, и, если режиссер захочет, они и попки покажут, и кое-что другое.