Некоторые встают, чтобы взглянуть на покойника. Т., произносят они, рассматривая его львиную гриву. Официант держит Т. за волосы и слегка поворачивает голову из стороны в сторону. Официантка, не отказавшаяся от мысли предупредить безутешную супругу, нашла в кармане какой-то листок. Это театральная программка, она тоже никому ни о чем не говорит, и ее кладут на место. Мы закрываемся, объявляет официант. Официантка отделывается от назойливого клиента, только что не выталкивает его на улицу. А с этим что будем делать? — спрашивает официант, ловко орудуя шваброй. Стулья перевернуты на столы — все, кроме того, на котором храпит Т. Вызовем «скорую», решает официантка, вынося помойку. В этот момент Т. оживает. Он двигает губами, что-то бормочет. Его руки дергаются, пальцы дрожат. Он шевелится, говорит официантка. Пускает слюну, замечает официант, отставляя швабру. Я задыхаюсь, говорит Т., но они его не слышат. Нужно вызвать «скорую», но ни официант, ни официантка этого не делают. Они смотрят, как Т. задыхается. Человек умирает не сразу, не вдруг. Хрип. Пауза. Еще один хрип. Ужасно. Официантка идет звонить и возвращается с тряпкой. Хрип. Пауза. Конец? Нет, все продолжается. А он упрямый, говорит официант. Цепляется за жизнь, отвечает официантка. Хрип. Долгая пауза. Да, долгая. Долгая. Он еще жив? Наверняка. Да нет. Пауза длится бесконечно. Это уже не пауза. Пауза превращается в вечность, становится воротами в мир иной.
Человек отправляется на кладбище. Под мышкой у него портфель, в руке — свернутые в трубку страницы. Он сидит в автобусе, читает в тишине, шевеля губами, и смотрит в окно. Он как будто не замечает других пассажиров переполненного автобуса.
Человек проходит в ворота кладбища. Их недавно покрасили, вход для мертвых теперь зеленого цвета. С другой стороны через ворота выходят живые. Как удачно, что Т. покинул этот мир в июле. Люди умирают и зимой, а вот Т. уходит через ярко освещенную дверь. Огни зажжены, и все его видят. Светило в зените. В гнездах полно птенцов. Кусты разрастаются. Поля колосятся. Т. покидает мир в пору жатвы. Он держит косу. Он уподобился зерну на полях. Он уходит в блеске славы. Именно так выходят на поклоны в театре.
Этот человек знает театр. Он в нем живет. Театр — невидимый дом, он носит его на спине, как горб. Он взял его с собой на кладбище, где собирается продолжить игру. Могилу легко отыскать. Венки засыхают, их очень много. Т. не сомневался, что на его похоронах будет полно цветов. Человек шагает по букетам. Он стоит на могиле. Солнце освещает его макушку. На ней растут волосы, чем хозяин очень гордится: этот череп не облысел, столетия над ним не властны. Все остальное тоже неплохо сохранилось, у него загорелое выразительное лицо, он откашливается и начинает декламировать. Легкий ветерок колышет кроны деревьев. Он читает, обращаясь к тому, что зарыто там, внизу. Он спрашивает и отвечает — торопливо, как кюре на мессе. За крестами молодая женщина поливает цветы, слушает и смотрит.