- Не бойся, он не кусается, - сказал Гамилькар.
- Я не боюсь, - ответил колдун.
- Зачем пришел?
- Хороший, хороший. - Колдун поднял руку, осторожно почесал купидона за ухом, потом взял его за шиворот, оторвал, выдирая косички, от своей головы, усадил на траву и достал из волшебного кармана передника литровую бутылку шотландского виски "White horse"*6 для Гамилькара и бутылочку с бычьей кровью для Черчилля.
Гамилькар засунул томик Пушкина в дупло сикоморы, в ответ вытащил из того же дупла бутылку коньяка "Черный Джек" и сказал:
- Я знаю, зачем ты пришел.
- Женись! - сказал колдун. - Женись и станешь Pohouyam'ом! Макконнен уйдет в Эдем.
- Я не женюсь на Люське.
- Почему?
- Она дура, нимфетка и пьяница.
- Я так и думал, - вздохнул колдун. - Жаль, такая молоденькая.
- Что еще нужно от меня Pohouyam'y?
- Ему нужен Бахчисарайский фонтан, - ответил колдун первое, что пришло ему в голову. - Он сам не знает, что ему нужно.
- Сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, - сказал Гамилькар по-русски. Задание ему понравилось. Переговоры сразу же превратились в хорошую попойку. За три дня они выпили дюжину бутылок шотландского виски и столько же коньяка, запивая легким пальмовым винцом из тыквенных фляг и закусывая жареным арахисом, а Черчилль пожирал кусочки мяса из рук колдуна и лакал бычью кровь из блюдца. На четвертый день колдун отоспался, прополоскал рот, постирал передник, вернулся во дворец, дунул в бараний рог и представил на подпись Макконнену замусоленную арахисовым маслом и залитую пальмовым вином папирусную страницу с круглым подгоревшим следом от сковородки и с пьяным планом некоей научной экспедиции для поисков Атлантиды. Pohouyam прочитал:
"...Ибрагим влюбился без памяти. Напрасно графиня, испуганная исступлению его страсти, хотела противуставить ей увещевания дружбы и советы благоразумия, она сама ослабевала. И наконец, изнемогая, она отдалась восхищенному Ибрагиму..."
- Это что? - удивился Макконнен.
- Нет, это не то, это Пушкин... - сказал колдун и перевернул папирусную страницу.
Обоснование экспедиции выглядело так:
"Офир - рай, а Эльдорадо - филиал рая в Южной Америке. Эльдорадо = Атлантиде: если сменить "Э" на "А", "д" на "т", "а" на "и", "р" на "н", два "о" на два "а", "л" и "т" поменять местами, то из "Эльдорадо" получится "Атланида", недостающее "т" легко вставить, что и следовало доказать".
- Зачем все это? - удивился Макконнен всей этой пьяной филологии.
- Разве там не написано?
Мендейла Алемайеху поискал н вытащил из кармана передника застиранную вторую страницу с переводом "Арапа" с одной стороны и с расплывшейся чернильной заявкой на научную экспедицию в Атлантиду - или в Эльдорадо, что одно и то же, - с другой. Заявка предполагала изучение пути миграций диких купидонов для прояснения роли этих существ в эволюции хомо саписнса, а также поиски в Атлантиде самки для Черчилля и доставки в Офир восьмого чуда света Бахчисарайского фонтана, о котором Саади сказал, что "многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уж нет, а те - далече"; да и остался ль сам фонтан?
Макконнен совсем обалдел, но подумал н подписал заявку на поиски Атлантиды. С глаз долой, если не хочет жениться на лиульте Люси! Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Лишь бы не было войны. Pohouyam тут же написал рекомендательное письмо своему другу Уинстону Черчиллю, которое начиналось словами:
"Дорогой Тони! Выслушай этого идиота и, если можешь, помоги ему..." и т.д.
____________________
1 Высший, древнейший и почетнейший титул в Офире (офир.).
2 Высшая должность в Офире (офир.).
3 Принцесса (Ее Высочество) Люси (офир.).
4 Уйти в Эдем - перейти в другую реальность (офир.). Вовсе не соответствует русскому "умереть".
5 "В подземном сражении" - так сказано в автобиографии А. П. Ганнибала. (Прим. ред.)
6 "Белая лошадь" (англ.).
ГЛАВА 4
В БЕЛОМ ВЕНЧИКЕ ИЗ РОЗ
Впереди - Исус Христос
А. Блок
Двенадцать
После падения головой об асфальт в велогонке Тур де Ватикан и длительной реанимации в Римском военно-морском госпитале Сашка Гайдамаку вместе с велосипедом "Кольнаго" осторожно погрузили в самолет, доставили в Москву, потом привезли в поезде на Гуляй-градский вокзал, встретили "Скорой помощью", кое-как перекантовали домой и уложили на Люськин диван.
Закончилась его лебединая песня. Последнее, что помнил Гайдамака в итальянском критериуме*1, - белого священника на обочине. Успел подумать: "Никак папа римский?!", потом завал в пелетоне, небо в колесах и окровавленный асфальт в глазах. Над ним склонился великий русский гонщик Виктор Капитонов, а над папой римским - великий поляк Рышард Шурковский. Шурковский сказал: "Taki marny"*2, Капитонов сказал: "Хана". Но вышло наоборот - очень плохо было Гайдамаке, а хана была папе римскому. Жизнь Гайдамаке спас танковый шлем, даже трепанацию черепа ему делали, не сдирая шлема, присохшего с черной кровью к коже. На похороны папы римского Павла-Карела 1-го Гайдамаку, естественно, не пригласили, да и как бы он поехал со своей трепанацией и с присохшим танковым шлемом.
Гайдамака с трудом приходил в себя. Голова разламывалась. В сознании зияли черные дыры, из них высовывались какие-то черные негритянские рожи, торчали какие-то крысиные хвосты каких-то воспоминаний, как после тяжелейшего многомесячного запоя. Лишь последние слова папы римского - "От черт!" - крепко застряли в памяти. Никого не узнавал. Жил на диване с какой-то женщиной по имени Люська - говорила, что его жена, но он не помнил. Приходил участковый врач Владимир Апполинариевич, оформлял инвалидную справку, по которой Сашку Гайдамаке для получения большей пенсии сам Брежнев, втихаря, чтобы не вызвать международных осложнений, присвоил звание Заслуженного мастера спорта.
"Надо же, - бормотал Брежнев, качая головой и подписывая закрытый указ. На самого папу римского наехал. А не послать ли его в Тибет, пусть наедет на далай-ламу".
- Где я? - тихо спрашивал Гайдамака врача.
- Где, где... - отвечал Владимир Апполинариевич.
- А кто я? - еще тише спрашивал он.
- Герой. Сосиськиных сран. Самого папу римского на тот свет отправил.
- Так я ж хотел Муссолини... - бормотал Гайдамака. Потом потихоньку начал вставать, ходить, играть на аккордеоне. Даже запел. Потом запил. С Люськой не жил, потому что его после аварии не только контузило, но и конфузило. Лежал со своим конфузом на диване, думал о папе римском. Неудобно получилось с папой. Завал в пелетоне - он завал и есть: кто влево, кто вправо, кто раком, кто боком, небо в колесах, а папа перебегает дорогу. Успел крикнуть старику: "Куда прешь, ыбенамать?!", тот ответил: "От черт!", и больше ничего не помнит. В комнате темно, на душе темно. Однажды увидел на свалке под домом старую оконную раму, притащил домой, взял топор и стал самовольно, без увязки с главным архитектором района, рубить окно в Европу с видом на Финский залив в глухой торцовой кирпичной стене, чтоб светлей на душе стало и чтоб был вид на Мадрид.