– Дорогие гости! Боги свидетели тому, что я собираюсь сказать: мне было бы приятно, если бы вы пожелали остаться тут у меня, и все время мы жили бы, обладая общим имуществом и общими друзьями. Не пришлыми чужеземцами, а друзьями, искренними и расположенными ко мне, считаю вас впредь. Я не сочту за тягость все, что касается вас, и готов, если вы собираетесь отыскать ваших близких, способствовать вам по мере сил, пока еще нахожусь здесь. Но вы и сами знаете, что я веду торговую жизнь – таково мое ремесло. Давно уже подули свежие зефиры и открыли море для плавания, обещая купцам благоприятные путешествия. Словно некое повеление, дела призывают меня к путешествию в Элладу. Стало быть, вы поступите правильно, сообщив мне, что вы собираетесь предпринимать, чтобы я распорядился своими делами, согласуясь с вашими намерениями.
Каласирид некоторое время молчал после слов Навсикла, затем сказал:
– Навсикл, да свершится твой выход в море при благих предзнаменованиях; и Гермес, прибыли податель, и Посейдон, безопасности властитель, да будут тебе спутниками и вожатыми. Да пошлют они на море хорошую погоду и попутные ветры, пусть предоставят тебе в каждой гавани хорошую стоянку, в каждом городе добрый прием и удачную торговлю за то, что ты так заботился, пока мы были тут, так нас провожаешь, когда мы собрались уйти, так прекрасно исполняешь заветы гостеприимства и дружбы. Нам тоже тяжело покинуть тебя и твой дом, который, благодаря твоим стараниям, нам показался нашим собственным. Но нам необходимо и неизбежно следует заняться розысками наших друзей. Это касается меня и Хариклеи. Каково же мнение Кнемона? Готов ли он странствовать вместе с нами, оказать нам эту услугу, или он имеет что-нибудь другое в виду, пусть скажет сам, раз он тут.
Кнемон, желая ответить на это и уже собираясь говорить, вдруг зарыдал, поток горячих слез обуздал его язык. Наконец, собравшись с духом и простонав, он воскликнул:
– О исполненная всяких поворотов и непостоянная изменчивость человеческой участи! В какой водоворот бедствий тебе заблагорассудилось ввергнуть меня, как, впрочем, часто бывает и со многими другими людьми. Ты лишила меня моего рода и отчего дома, изгнала из отечества и родного города, прочь от тех, кто мне дорог; забросила в Египетскую землю, не говоря уж о многом, что случилось до того. Предала затем разбойникам-волопасам, хотя и подала некую малую добрую надежду, дав случай встретиться с людьми, также несчастными, но зато эллинами, с которыми я надеялся прожить остаток жизни. Но и этого утешения, как видно, ты меня лишаешь.
Куда мне обратиться? Как мне поступить? Оставить Хариклею, когда она еще не нашла Теагена? Но это жестоко, о мать-земля, и нечестиво. Или мне следует отправиться вместе с нею на поиски? Если бы вероятно было, что мы его найдем, труд сделала бы прекрасным надежда на удачу. Но если неведомо будущее и еще более велики затруднения, то неизвестно, где еще окончатся мои скитания. Не попросить ли мне прощения у вас и у богов дружбы и не обратить ли теперь свои мысли к возвращению в отечество и к своему роду? Мне сдается, что боги к добру предоставили мне этот случай: Навсикл, как он говорит, собирается отправиться в Элладу; если за это время что-нибудь и случилось с моим отцом, дом мой пусть не останется совсем без наследника, покинутым. Если даже мне придется нищенствовать, все же есть смысл, чтобы в моем лице спасся хоть один отпрыск нашего рода.
Но, Хариклея, к тебе главным образом обращаю я свою оправдательную речь, молю о снисхождении и прошу тебя: прости мне. Я провожу тебя до волопасов, упрошу Навсикла немного повременить, если он даже и очень торопится. Быть может, я и вручу тебя самому Теагену, окажусь хорошим стражем того, что мне было доверено, и мы расстанемся в доброй надежде на будущее и с чистою совестью.
Но если мы потерпим неудачу, – да не случится этого! – я достоин извинения. Я и тогда не оставлю тебя одну, но приставлю к тебе этого хорошего стража и отца – Каласирида.
Хариклея уже по многим признакам подозревала, что Кнемон увлечен дочерью Навсикла, так как влюбленные остро подмечают охваченных тем же чувством. Она понимала из слов Навсикла, что ему приятен будет такой брак, что он давно его подготовляет и старается привлечь к себе Кнемона всякими способами. Хариклея считала неподобающим и внушающим подозрения, чтобы Кнемон сопутствовал ей в остальной части пути, поэтому сказала:
– Как тебе угодно. За твое доброе расположение и за все то хорошее, что ты сделал для нас раньше, я благодарна и признательна тебе. Впрочем, совсем нет необходимости, чтобы ты заботился о наших делах и против желания подвергался опасностям, разделяя чужую судьбу. Отправляйся в свои Афины к своему роду и дому, но ни в коем случае не упускай Навсикла и выпавшего через него на твою долю, как ты сказал, удобного случая. Я же и Каласирид будем бороться против всяких препятствий, пока не найдем конца нашим странствованиям. Если нам не поможет никто из людей, мы верим, что боги будут нашими спутниками!
Подхватывая ее слова, Навсикл сказал:
– Да исполнится желание Хариклеи. И боги да будут ей спутниками, как она просит. Обладая такой отважной решимостью и благородной рассудительностью, да найдет она своих близких!
Ты же, Кнемон, не горюй, если не можешь отвезти Тисбу в Афины, так как именно я являюсь виновником ее похищения и из Афин исчезновения. Купец из Навкратиса, любовник Тисбы, – это я. И не оплакивай свою бедность, собираясь уже нищенствовать. Если бы показалось тебе желательным так же, как и мне, ты мог бы владеть большими богатствами и вернуть себе свой дом и отчизну, поехав со мной. Если ты хочешь жениться, я выдам за тебя вот эту дочь мою Навсиклею, а в придачу возьми очень большое приданое, считая, что я и от тебя получил многое с тех пор, как узнал твой род, дом и твое племя.
Услышав это, Кнемон ни на мгновение не задумался: что давно было его мечтою и желанием, но чего он не ожидал, это он вдруг получил паче чаяния и неожиданно. Кнемон воскликнул:
– Все, что ты возвещаешь, я принимаю с радостью.
При этом он протянул руку, Навсикл вручил ему свою дочь и обручил их и, велев домашним петь брачные песни, он сам одним из первых начал плясать, неожиданно превратив пир в свадебное торжество. Все стали водить хороводы, петь не возвещенные заранее брачные песни перед опочивальней, и свадебный факел освещал дом всю ночь.
Хариклея одна, удалившись от остальных, пошла в свой обычный покой. Заперев для безопасности двери, она в уверенности, что ей никто не помешает, охваченная каким-то исступлением, совершенно распустила волосы и, разорвав одежды, воскликнула:
– Давайте и мы заведем хоровод поразившему нас божеству, согласно его обычаю![132] Пением будет плач, а вопли будут пляскою. Темнота пусть мне вторит, а ночь беспросветная пусть руководит действом, – вот я разбиваю этот светильник об пол. Какой свадебный чертог божество нам воздвигло? какой брачный покой оно нам приготовило? Чертог скрывает меня одинокую, безбрачную, вдовую по Теагену, который, увы, лишь по имени был женихом моим.
Кнемон женится, Теаген же скитается, к тому же он пленник и, может быть, в оковах. Впрочем, это было бы еще ничего, лишь бы он спасся. Навсиклея справляет свадьбу и разлучена со мною, – вчера еще моя соложница, – Хариклея же одинока и пустынножительница.