Этот высший смысл и чудесный промысел божий эфиопские книжники находили не только в ссылках на св. Писание, но и в исторических и хронологических совпадениях и аналогиях. Например, когда после длительной осады царем крепости Верк Амба, она была взята в день праздника богородицы, автор тут же присовокупляет свое объяснение к описанию этого события: “И все это было по силе молитвы владычицы нашей Марии, чтобы падение [этой амбы] было в день праздника ее. Почему же не случилось это в один из прошедших дней с начала битвы при Верк Амба? Ныне же, чтобы явить нам посрамление этого изменника, явила нам она чудо над этим супостатом” (гл. 8). Это совпадение, с точки зрения хрониста, было безусловным чудом, явлением глубоко закономерным, ибо нет и не может быть случайностей в мире, управляемым божьим промыслом.
Это твердое убеждение в глубокой внутренней закономерности совпадений и аналогий, закономерности, в которой и заключалась “сущность” происходящего, было вполне характерно для мышления человека средневековья, и в тех случаях, когда подобных совпадений не случалось, они устраивались специально. Когда бахр-нагаш Исаак, вассал царя Сарца Денге; я, решился изменить ему и заключил союз с турецким пашой, он отправил царю послание: “Заключил я союз с пашой, но не через послания, а сидя вместе с ним на одном ковре” (гл. 6). Впоследствии случилось так, что и паша, и Исаак были убиты в одной битве, и царю доставлены их отрубленные головы. Вот как описывает хронист дальнейшие действия царя: “И затем возвратился сей царь в стан свой и, призвав Асбе и За-Праклитоса, сказал им: „Вот посмотрите, какое чудо на земле сотворил бог!“. И, сказав это, возложил он головы паши и Исаака на один ковер, как посылал тот прежде, говоря: „Сидел я на ковре с пашою“. Ныне же обрел Исаак желаемое и сбылось мечтание его, ибо пребывала голова его с головою паши на одном ковре. И тогда подивились эти братья чуду божию и воздали ему славу и благодарствия” (гл. 7). Вся эта история, которую современный читатель может воспринять только как мрачную издевку и жестокое глумление над поверженными врагами, устроенные царем, воспринималось как “чудо божие”, за что богу и воздавали “славу и благодарствия”. И это вполне естественно, поскольку царь (как и любой другой человек) отнюдь не субъект, а, прежде всего объект действия, причем действия божественного. Все победы и иные царские достижения суть не что иное, как действия, которые “сотворил бог руками сего царя”.
Такое понимание места и роли человека в историческом процессе самым непосредственным образом сказывалось не только на изложении автором исторических событий, но и на его изображении человека. Коль скоро истинным двигателем событий является высший произвол, то внутренние качества людей, участвующих в этих событиях, сколько-нибудь заметного значения не имеют. В каждой данной ситуации всякий человек выступает в той роли, которая ему предопределена свыше. Это не означает, что человек не имеет собственных внутренних качеств. Он их имеет, и даже очень много. Эти качества проявляются в поступках, но не складываются в характер, они просто сосуществуют одно наряду с другим, как бусы на нитке, не влияя друг на друга и не вступая в противоречие. Поэтому, описывая тот или иной поступок человека и упоминая то или иное качество этого человека, средневековый автор заботится, прежде всего, о том, чтобы качество соответствовало поступку, а вовсе не характеру, о котором он не знает и не помышляет: