И это понятно, ибо миром, по общепринятому тогда мнению, управляет не здравый, а высший смысл. Именно на этом зиждется вся средневековая философия истории, как изложил ее азаж Такла Селласе, автор “Истории царя Сисинния”: “Чудны дела его, вышнего в вышних, ведущего души наши; все существа суть в нем, пребывающие вверху и сущие внизу, скрытые и открытые. Богат он и не скупится от богатства своего, царь он и не ревнует к царю, но положил правду и суд царям избранным и не сотворил так прочим народам, желающим царства и ищущим правления великого без воли его и соизволения. И не поведал он им правды своей и не благоволил к желаниям их, и стала воля его над волею их. Одно время он, всевышний, сердцевед всеведущий, воцаряет царя прекрасного из рода царского, чтобы воздать народу по красоте деяний его и соблюдению закона. В другое время воцаряет он царя злого ради народа злого, чтобы судил тот злых злосудно. Как гласит Писание: „Сердце царя — в руке господа“ (Притч. 21, 1). Ибо этот царь времени творит волю его и исполняет повеление его. И еще сказал апостол истинный Павел: „Ибо нет власти не от бога“ (Рим. 13, 1). Возлагаем мы упование на него и веруем в помощь его” (“История Сисинния, царя эфиопского”, вводная часть).
Если же говорить об изображении в эфиопской историографии не царя, этого главного героя повествования, а других людей, то здесь бросается в глаза, что автор описывает не столько людей, сколько их поступки, и человек трактуется как хороший или плохой прежде всего в зависимости от того, был ль его поступок полезен или вреден царю: “И в. эти дни голода сослужил великую службу и выказал многую любовь к царскому сыну Сисиннию один гафатец, по имени Фэсэн. И увел он к нему из Годжама одно стадо коров, чтобы ел он и спасся от голода. И весьма хвалил царский сын этого Фэсэна, как хвалим был от господа нашего давший 2 драхмы из давших имение многое (ср. Марк. 12, 42—44; Лук. 21, 2—4), и помирил этого Фэсэна со всеми гафатцами, которые живут на границе с Год-жамом и по ту сторону Абая” (гл. 5). И сразу же после этого автор наивно добавляет: “Все поступки и деяния Фэсэна прекрасны, разве кроме самой кражи коров”, словно не замечая, что именно в краже коров и состояла “великая служба”, которую Фэсэн сослужил царю. И эпитеты того или иного человека, даваемые ему автором, связаны в первую очередь с его описываемым поступком, а отнюдь не с его личностью или внутренними побуждениями, которыми тот руководствовался. Так, говоря про авву Нэвая, приближенного царя Сарца Денгеля, верно служившего царю и в битвах, и в государственном совете, и в дипломатических переговорах, автор и описывает его соответственно: “Сей же авва Нэвай, могучий в деяниях, мудрый в совете, скорый ногами в посольстве, блюл царство это бдениями своими и радениями” (“История царя Сарца Денгеля”, гл. 6). Иначе описаны противники царя, но и здесь их характеристика прямо зависит от их действий: “Пришли к царю мужи злосоветные, немилосердные, невегласии, с гортанями, подобными открытым гробам, и с языками льстивыми с ядом змеиным за устами. И внушали они слова погибельные, худшие, нежели яд...” (“История Сисинния, царя эфиопского”, гл. 3).
Причины же поступков, напротив, мало интересовали средневекового автора если и упоминавшего о них, то обычно кратко и походя: “Задумал он укрепить свое войско и собрать к себе всех людей со всех сторон, и ради этого захотел он воцарить царя” (“История царя Сарца Денгеля”, гл. 2). “И особенно ненавидящие азмача Такло поднялись по причине этого, говоря:
„Доныне возносился над нами азмач Такло, ибо говорил он в сердце своем: Кто другой в этом стане подобен мне? И когда будет другой такой же, то не станет он возноситься так“. Все азмачи и все князья присоединились к совету этому...” (гл. 3). Так обстояло дело с внешними причинами, которые были очевидны современникам и приводились автором как вполне понятные и известные. Когда же дело доходило до внутренних побуждений, которыми руководствовался тот или иной человек в своих поступках, то таковых, в сущности, и не оказывалось, а все сводилось к воздействию на человека божественной или, напротив, дьявольской силы. Поэтому всякое изменение в человеке (изменение прежде всего внешнее, выразившееся в поступках) — это резкое изменение, объясняемое тем, что “отошел от него дух святой и исполнился он духом дьявольским” {гл. 4), или, напротив, “было это по благоволению бога, пречестного и всевышнего, дабы явлена была сила и крепость его, которые он творит над верующими своими, как сказано: „Чуден бог в святых своих“ (Пс. 67, 36)” (“История Сисинния, царя эфиопского”, гл. 1).