Первым опасным событием, прервавшим спокойную жизнь гондарского двора в царствование Иясу II, был мятеж Тансаэ (или Тансе) Мамо в декабре 1732 г. Собственно, это была попытка дворцового переворота в пользу своего кандидата на престол — Езекии, и в числе его участников было немало видных царедворцев, недовольных возвышением кварасцев и попытавшихся воспользоваться случаем — смертью старого раса Николая, этого признанного главы квараского клана, чьими происками, собственно, Ментевваб и стала королевой-матерью. В этом не было ничего необычного: возвышение новых людей не могло не породить зависть и противодействие, а дворцовые заговоры и перевороты давно уже стали старой и недоброй традицией в Гондаре XVIII в. Мятежники были близки к успеху и даже ворвались в гондарский кремль, где и велись бои. Столь драматическое событие не могло, разумеется, не нарушить плавное течение погодных и помесячных записей хрониста, который, конечно, уделил немало места перипетиям этой борьбы. Но и здесь он остался верен себе (или, скорее, своим господам), потому что главную заслугу спасения царя и царицы приписал квараецам, подробно живописуя подвиги каждого из них и прямо объявляя: «Напишу я еще историю верности князей, родичей царя Иясу и царицы Ментевваб, как труждались они 14 дней царства ради» (с. 47). Кварасцы, конечно, держались стойко, да и деваться им было некуда, ведь сам мятеж был направлен прежде всего против них самих, но спасло положение все же не столько мужество кварасцев, сколько вмешательство Варання, наместника Дамота, который подоспел оттуда на помощь дарю и царице в последний, решительный момент.
Варання показал себя благодарным вассалом: за два года до этого царица Ментевваб утвердила его наместником Дамота, уступая требованиям тамошних оромских племен назначить им наместника из их среды. При этом они ссылались на пример других областей — Годжама и Амхары, Бегамедра и Тигрэ. Ментевваб согласилась, и Варання отплатил ей добром, но в конечном счете, это была политика, очень опасная для верховной царской власти, хотя и иного выхода не было, а на первых порах она приносила вроде бы неплохие результаты. На рубеже 1732-1733 гг. с помощью наместника Дамота Варання мятежник Тансе Мамо был разбит и повешен. В феврале 1733 г. рас Вададже, наместник Амхары, подавил мятеж в области Вагара; в 1736 г. наместник Бегамедра Айо подчинил давно уже независимого правителя Ласты царской власти. Казалось, все идет хорошо: наместники как верные вассалы отстаивали интересы царя и в своих областях, и за их пределами, а благоверная царица занималась в столице храмовым зодчеством и благотворила духовенству. Однако так только казалось. На самом деле практически несменяемые наместники становились опасно самостоятельными правителями своих областей. Авторитет опытной Ментевваб, умело пользовавшейся их разногласиями, был высок, но собственных сил (прежде всего военных) у нее было недостаточно. Хуже того, этим силам явно не хватало сплоченности. Они состояли из разнообразных царских полков, среди которых были амхарские полки, оромские полки, мусульманская конница и гвардия. Верховным главнокомандующим считался царь, но на самом деле им был комендант столицы, новый лидер кварасцев — рас Вальда Леуль, брат Ментевваб, пользовавшийся безусловной любовью лишь своих гвардейцев. Амхарцы же косо смотрели на этого выскочку, особенно после того, как Ментевваб, желая приобрести оромских союзников, развела Иясу с его амхарской женой и женила на дочери племенного вождя оромо. Оромские же полки в столице оставались теснее связанными со своими племенными объединениями, нежели с царскими интересами.
А самое главное — это то, что в новой сложившейся структуре властных отношений не осталось места одному человеку — самому царю Иясу II. Разумеется, Ментевваб не без умысла дала своему сыну имя его знаменитого деда и точно такое же царское имя — Адьям Сагад. Однако теперь это сравнение стало работать не в пользу «младшего Иясу». Несамостоятельность и бессилие царя были очевидны всем, и хронист по мере сил и возможностей старался сгладить это впечатление. «У решетки» наместников принимают «царь и царица»; задумывая строительство нового собора, Ментевваб испрашивает не то совет, не то разрешение у своего сына и т. п. Но и соблюдая внешний декорум и всегда ставя имя царя впереди имени царицы-матери, историограф не смел забывать, кто действительно есть главное лицо в государстве, и похвалы, расточаемые им царице, и многочисленнее и пространнее похвал царю, а 32-я глава, например, почти целиком посвящена восхвалению Ментевваб как мудрой воспитательницы царя Иясу и первопричины царских достижений и добродетелей.