- Я твой опекун.
- Это недоразумение, к тому же ненадолго. Скоро мне исполняется восемнадцать. Адью. И я ухожу от тебя, достал, - последнее слово прошептала.
- И куда же ты пойдёшь, позволь полюбопытствовать? – с сарказмом.
- У меня квартира есть, между прочим!
- За квартиру платить надо, Лера, за еду надо платить, за одежду… ты на что жить собираешься?
- Кассиром пойду в гипермаркет, там нормально зарабатывают.
- Отлично… в институт ты, значит, поступать не собираешься? То, что все эти годы у тебя были репетиторы - побоку, гимназия, лучшая в регионе - побоку, курсы, лагеря, семинары эти… носители, всё, чем ты занималась годы – побоку. Отлично! Дерзай, иди кассиром, а лучше знаешь, что, иди сортиры мыть, почему нет.
- Если и пойду, тебя это не должно волновать.
- Да нет, Лера, ошибаешься. Меня это волнует, я единственный, кого это волнует, потому что ни подружек твоих не интересует твоё будущее, ни тебя.
- Ты мне никто, так что – не ври.
- Лера…
- Никто. Ноль. Пустое место. Зеро, - она соединила указательный и большой палец буквой «О» и подула, изображая, как «шарик сдулся», - Нооооолик.
Илья схватил её за тонкое запястье левой руки и смотрел на часы на этой руке, на невозможно злые глаза, в которых стояли слёзы злости, на сжатые в бледную полоску губы.
- Я твой опекун.
- Опекун? – откинула голову в смехе, - это так теперь называется? Как неожиданно.
- Лера… - его состояние было на границе с отчаянием, он не хотел ругаться, не хотел даже повышать голос на неё, его не волновали деньги, только то, куда она их дела, и чтобы Лера не причинила себе вреда. Его волновало её будущее. Действительно волновало. - Я думаю о твоём благе.
- А когда я отсасывала тебе – это тоже было «благо»? Да? Ты соблазнил меня, опекун! Растление малолетней – это статья, Илья!
- Я тебя не соблазнял…
- Да, конечно, это Я тебя соблазнила, Я! Принудила, заставила. Всё – я. Очень удобно. Только несовершеннолетняя здесь - я, а опекун, как бы опекун – ты. И отсасывала тоже я…
- Перестань, - глухо.
- Что, не нравится формулировка? А как правильно? Делала минет, оказывала сексуальные услуги орального характера? – она стояла перед ним на кухне, на том самом месте, где оказывала услуги, и выплёвывала на него свою злость, желчь, свою обиду, свои слёзы, в конце концов.
- Лера, перестань, - он остановил её руку, когда она замахнулась, отчаянно, - я тебя не принуждал, господи… и не соблазнял, ты знаешь это.
- Нет!
- Я был пьян, был пьян, я извинился, я не знаю, что ещё сказать, просто, пожалуйста, не порть свою жизнь из-за моей ошибки. Хочешь уйти – уходи, закончишь школу и уходи, живи одна, но подумай, просто подумай вот над чем. Ты должна учиться, ты столько сил приложила, столько энергии, у тебя такие планы были грандиозные, ты столько вложила души, девочка, не ломай свою жизнь из-за моей ошибки. Моей ошибки!
- Ошибки?
- Да, - глухо.
- Значит, я – ошибка? Вот это всё… всё это – просто ошибка? Ошибка… конечно, ведь я – не она… - в глазах стояли слёзы.
- Не ты ошибка, а та ситуация, та история… Я не сдержался, и это ошибка.
- Не сдержался? – зло, - не сдержался, Илья? Давно не было женщины, правда, Илюша? – она встала рядом, интимно, он чувствовал её дыхание. – И ты не сдержался… но я - не она! Тяжело, наверное, жить вот так, работа – дом, работа - дом, а дома только я… и никаких женщин… и нет жены, и я – не она! - Её несло, складывалось впечатление, что девушка не понимала, что она говорит на повышенных тонах и кому. Слова били колко, наотмашь, в солнечное сплетение. Пока они не поменялись местами, одним его рывком, и девушка не оказалась прижата к металлу холодильника его руками, которые, конечно, были сильнее её во много раз.
- Не говори о том, чего ты не знаешь, никогда, - выплюнул со злостью. – И ещё, если ты не знаешь этот аспект моей жизни – это не значит, что его нет, если ты не видишь в моей жизни женщин – это не значит, что их нет, девочка, - чётко, проговаривая каждое слово.
- Что? – растерянно смотря в глаза.
- Что слышала, - отпустил её руки. – А теперь, «Спокойной ночи малыши» и в люлю, - с этими словами он закрыл входную дверь на внутренний замок и забрал ключ себе.
- Падла, - услышал за своей спиной.
- К черту, - ответил и прошёл в свою комнату, чтобы упасть на диван вниз лицом.
Валерия, Лера, Лерка.
Он помнил, когда впервые, на самом деле, увидел её, увидел ясно сгорбившуюся фигурку совсем юной девушки, практически ребёнка, её худые пальцы, которые потянулись за куском хлеба, а потом отламывали, чтобы отправлять в рот. И плюшевого медведя, которого она держала всё это время другой рукой, держала крепко, будто он был её спасением. Константой всей её ещё недолгой, но уже богатой на потери жизни.