Он смотрел. Жадно. Долго. Охоче.
Прийти сейчас?
Повод – любой. Она знает, что ждёт. Он знает, что она ждёт.
Целлофановый воздух и пыль пропитаны похотью.
Что удержало его?
Воспоминания о ящерице, корчащейся при вивисекции? Воспоминания о скрипе старой кровати, которая прогибается сейчас под его весом? Запах дорогого перегара?
- Что ты здесь делаешь? – он открыл дверь рывком. Худая. Острые скулы. Острые ключицы.
- Я принесла тебе пирог, - даже не вздрогнула.
- С чем он?
- С рыбой. Или капустой. Я не умею печь пироги, он магазинный.
- Терпеть не могу пироги, - смотрел, как она облизала сухие губы. Полные. Сухие. Где-то потрескавшиеся.
Он облизал их следом. От края до края. Пока не отдал свой язык ей. О, она знала, что делает. К чёрту! Она обсасывала его язык, показывая, что она может сделать. Хочет. Он зажимал её между бумажными обоями и своим телом.
Худая. Лёгкая. Влажная.
Текущая, как сучка.
- Я женат.
Она вскрикнула. Его палец вошёл в горячее. По руке потекло.
- Моя жена называет эти места святыми, - большим пальцем гладил клитор. Смотря, как она откидывает голову, ударяясь о стену. Не заметила.
- Дашь причаститься? – упал на колени, снимая чёрный трикотаж вдоль гладких ног.
Закинула ногу ему на плечо и вжалась, направляя его руку так, как надо ей.
Хотела. Получала. Ликовала. Разметала волосы по плечам, почти рыдала. Всхлипывала. Дрожала всем телом.
- Всё хорошо, - уговаривал, когда она кончила. Громко. Отчаянно громко.
- Всё отлично, - когда она вцепилась в его шею и слушала сквозь рваное дыхание его хриплый голос.
«Всё отлично». Как мантра. Как музыка. Лунная соната.
А ведь и было – отлично. Ему. Ей. Им.
Она приспустила его брюки и села на корточки. Любовалась.
- Красивый, - провела рукой, обхватила, рука скользнула между ягодиц.
- Дурочка, - усмехнулся, закрыл глаза, позволил её руке поступать так, как ей заблагорассудится, вставляя влажный палец.
Развёл шире свои ягодицы. Хорошо. И толкнулся во влажный рот. Приняла.
Он испытывал глубину вторжения. Она принимала. Иногда останавливая рукой. Потом продвигаясь дальше, расслабляя горло, позволяя трахать себя, наматывать волосы на кулак и жёстко фиксировать. Пока не кончил. Не ощутил, что дощатый пол уходит из-под ног. По спине течёт пот. Из её глаз – слёзы.
- Пойдём.
Дёрнул на себя, на скрипучую кровать. Придавил всем своим телом. Целовал, ощущая вкус собственной спермы, и от этого заводился ещё больше.
Грудь. Нет и единицы. Соски как горох. Катаешь на языке, прикусываешь. Она стонет, выгибается, умоляет.
Ребра видны, когда выгибает спину. Позвоночные диски под пальцами. Бедренные кости острые. Худая. На лобке волосы, стриженные полоской, без прикрас. А дальше гладкие губы. Полные. Как пельмень.
Прошло немного времени, а желание накрыло с головой. Закипело, как чайник. Свистело в мозгах.
Она продолжала тереться. Кожа к коже. Пот перемешивался. Слюни. Запахи. Хрипы.
Поднял её и усадил себе на бёдра, ощущая скользкую дорожку от смазки.
Её руки наглаживали член, она говорила с ним, как с живым. Он усмехался.
- Сверху будешь?
- Да.
На удивление тесно. Чертовски влажно. Хлюпает. Он облизнул руку, которой насаживал, провёл зубами, чтобы соскрести вкус. Хрипел. От удовольствия. Концентрированного. Взаимного. Не святого.
Её лицо румяное, глаза сияли, перекатывались слезами удовольствия, волосы закрывали грудь. Он отбрасывал их в раздражении. Должен видеть эти горошины. Пропустить меж пальцев. Сжать. Чувствуя сжатие внизу.
Матрас прогнулся, скрипел, отказывался пружинить. Ей тяжело. Он толкнулся навстречу. Она села. Он навстречу. Она развела ноги, подгибая их. Её руки упёрлись ему в плечи, зрачки огромные, дыхание глубокое.
Он собирал немного влаги и гладил клитор одной рукой, другой повторял её недавний манёвр, но уже между её ягодиц. Сфинктер послушно раскрылся, пуская в себя. Половина пальца. Целый. Два. Вводил ритмично с членом. Разглядывая её лицо.
Её нет. Она где угодно. С кем угодно. Не здесь. Не с ним. В нирване. В эфире. В квинтэссенции своего удовольствия.
По щеке сбегала слезинка, он поднялся, чтобы слизнуть её. Солёная.
Она что-то хотела сказать, но лишь открывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Потом он сжирал своими губами эти молчаливые губы.
Три пальца. Синхронно. Она стонала протяжно, как зверь.
- Давай?.. - он не договаривает. Это не нужно. Получил молчаливый кивок головы.
Вытащил пальцы и вытер о валяющееся рядом полотенце. Поставил раком и, пока достаточно расслаблена, вошёл в зад. Проталкиваясь, не миндальничая.