Она насаживалась сама. И хрипела.
Этот ракурс. Тонкая талия. Круглая жопка, принимающая его немаленький член, с энтузиазмом сама насаживающаяся и вращающаяся. Испарина по спине.
По её спине. По его спине.
Он хотел, чтобы она кончила. Взорвалась. Охрипла от собственных криков.
Рука вниз. Влажно до середины бедра. Смазка стекает, размазывается по телу и постельному белью. По его пальцам. Он пил её с руки, продолжая вколачивать себя сильными толчками, на всю длину, выскакивая и заходя снова. Пока не ощутил болезненный спазм.
Потемнение в глазах. Нирвану. Эфир.
Натирая быстро рукой клитор, без деликатности, до предела, пока она не заорёт. До хрипа. Как надо ему.
В глазах темно. Лишь яркие точки, как тыквы. Или космическая пыль в слоях эфира.
Ему хватило сил удержать её от падения. Ещё не опал. Резкий рывок будет болезненным для неё. Дурман проходит, принося на своё место дискомфорт.
Вытерся сухим полотенцем, сходил к раковине, там помылся. Принёс горячее полотенце ей, обмыл, дуя на покрасневшие места. И приложил чистую влажную салфетку между её ног.
- Сейчас станет лучше, - отчего-то шептал ей, как тайну. Гладя по влажным волосам.
- Завтра всё будет болеть, - она жалуется его груди.
Ему смешно. Действительно смешно.
И легко. И радостно. И спокойно.
- Я скажу тебе название крема, поможет.
- Ты не любишь пироги, - тяжело вздохнула и приподнялась, чтобы заглянуть ему в лицо. Губы искусаны им. Следы на шее. Раздражение на щеках от его щетины.
- Как тебя зовут? – он внимательно разглядывал женщину.
Глаза светло карие, немного восточные, глубокие. Не сквозь.
- Изольда.
- Смеёшься? – он засмеялся. Открыто. Не боясь обидеть. - Изольда?
- Да, - она согласилась с его смехом, - можно Зоя.
Зоя соглашается со всем. Он крутит её, как тряпичную, всю ночь, деликатно обходя задний проход, который определённо не выдержит второго вторжения, хотя сама владелица отверстия, похоже, мало думает о последствиях.
Для них нет запретных тем. И нет запретных поз. Её не надо уламывать часами. Она не одаривает невинностью. Её глаза блестят не жеманностью, а похотью. И смехом, когда кровать, в итоге, не выдерживает и рушится под ними, издав прощальный скрип.
Утром он целовал её. Прощаясь.
Его ждёт жена. Корчащаяся ящерица, считающая свою подаренную невинность залогом семейного счастья. Воспитание – мамино. Деньги – папины.
Взгляд Зои пробегает по дому в последний раз, замирает на чём-то.
- Ненавижу пыль на подоконнике…
Иван да Марья
Он почувствовал её ещё до того, как такси подъехало к небольшой заасфальтированной парковке. Любым из шести органов чувств, сердцем, душой, вибрациями воздуха вокруг, запахом прелых листьев и скорой зимы. Увидел раньше, чем мелькнул её силуэт.
Таксист остановил авто рядом с синей маздой. Одновременно со вспыхнувшими фарами мазды. И пересечением взглядов. Он коротко поблагодарил, расплатился, вышел. Не имея возможности обойти эту встречу.
Доли секунды он всматривался в до боли знакомое лицо, чтобы облизать сухие губы и, наконец, произнести:
- Здравствуй.
- Здравствуй, - голосом тихим, разрывающим его на части, на молекулы, на атомы, до ядра.
Дежурный разговор, почти нормальный, почти дружелюбный, почти как между родными людьми.
Она смотрела больше на его левую руку, нервно сжимающую плюшевую мягкость.
- Тебе надо идти, - она сделала попытку обойди его.
- Да, - звучит покорно, безысходно. Надо.
Небольшая пауза, почти театральная, почти наигранная, почти без глухого отчаяния.
- Маша, - слова вязнут, - Маша, подожди меня…
- Хорошо, - вдруг. Очень тихо. Со свистом, как снаряд. Хорошо.
- Я… я не уверен, что…
- Подожду, сколько тебе нужно.
Через час, а может вечность, пока он сидел в тишине, пытаясь в очередной раз принять осень, цветы и остановившееся время, он прошёл по аллее в своё развалившееся настоящее.
Мазда выехала с парковки, плавно набирая скорость, наглухо закрытые окна и музыка, такая же приглушенная, как и все звуки вокруг.
Он рассматривал её в профиль. Всё тот же, что и четыре года назад, десять лет, много лет… целую вечность. Светлые волосы, убранные в низкий хвост, немного вздёрнутый нос, придающий миловидность округлому лицу, и пухлая нижняя губа, словно нарушающая гармоничные черты лица. Совсем немного. Призывающая прикоснуться к этой губе, мягко, поцеловать.
Едва ли произнесённая пара фраз, тишина, приглушённая музыка и собственное сердцебиение, отдающее в голове набатом.