- Ты клялась самому!
- Ах, да, б@@, и это пока космические корабли бороздят просторы Вселенной.
Мужчина издал протяжный звук, смешавшийся с рывком Ложкиной, которая ловко удержала пациента, в то время как остатки рвотных масс с жутковатым и протяжным звуком потекли прямо на форменную куртку Ложкиной.
- Петрович, миленький, поторопись, а! – взмолилась Ложкина.
- Угу, - раздалось глухое со стороны водителя.
«В небесах, высоко, ярко солнце светит.
До чего хорошо жить на белом свете.
Если вдруг грянет гром в середине лета,
Неприятность эту мы переживём!»
Раздалось из кармана Ложкиной, которая с силой фиксировала лицо мужчины и его руку, в то время как молоденькая и, кажется, перепуганная практикантка всем телом навалилась на ноги.
«Я иду и пою обо всём хорошем
И улыбку свою я дарю прохожим.
Если в сердце своём не найду ответа.
Неприятность эту мы переживём!»
Продолжал напевать телефон, с каждым слогом всё громче и громче.
И так несколько раз, пока мужик, кажется, успокоенный словами песни, перестал брыкаться, и практикантка не вытащила смартфон и, проведя пальцем по поверхности, поднесла к уху Ложкиной.
- Ну, ты где? – раздалось на том конце, добродушное и даже где-то вкрадчивое и покровительственное.
- В дерьме, - коротко ответила Ложкина.
- На работе, ясно, - примирительно прозвучал голос.
- Иди-ка ты в жопу, - огрызнулась Ложкина.
- Заманчиво, Танечка, заманчиво, буду краток, ты помнишь, всё в силе?
- Ничего я не помню.
Скорая заехала за металлические ворота в центре города и проследовала к приёмному покою, практикантка отбила звонок, Ложкина сняла перчатки и направилась «сдавать клиента», который всё же был скорее жив, чем мёртв.
Перекинувшись парой «любезностей» с дежурным, она вышла на улицу и, подмигнув практикантке, направилась к машине.
- Ну, что, сдаёмся дезинфектору, согласно санпину, богу нашему, а пока сами-сами.
Утром Ложкина сидела за столом и заполняла формуляр за формуляром, расписывалась в журналах, тщательно фиксируя и соблюдая все знаки препинания, законодательства и инструкций.
- Как вы думаете, он выживет? – подняла взгляд практикантка.
- Кто?
- Нууууу… тот дедушка.
- Ты его довезла живым, вот об этом думай, смотри, - она показала на графу, – вот тут нужно обратить внимание на…
- Но всё же?
- Лена, не думай об этом, - поморщилась.
- Но это же наша работа. Мы работаем с жизнями людей!
- Наша работа – вот, - Ложкина тряхнула сероватыми бланками, - вот с этим мы работаем, и если тебе дорога твоя жизнь, учись.
Лена потупилась, Ложкина поджала губы.
- Нет, не выживет, дня через два он умрёт в реанимации, может ему даже станет лучше через сутки, но он всё равно умрёт. А женщина с кровотечением выживет точно, это хорошо, сколько там ребёнку? Полторы недели…
- Как же её выписали?
- Да так, рабочая ситуация, сплошь и рядом, скоро поймёшь…
- Но кааааак вы на врача того, в приёмнике орали.
- Разве?
- Ага! Мне показалось, он вас не любит…
- А нас все не любят, Леночка. Пациенты нас не любят, врачи в стационарах нас не любят, нас вообще не за что любить, - подмигнула, - привыкай. И давай, запоминай, а то отправишься одна и в первый же день сгинешь под этой кипой, - показала глазами на формуляры, - а потом ещё и погаными вилами говна не разгребёшь…
Выйдя утром на свежий воздух, вкушая запах остатка белой ночи, Татьяна потянулась и направилась к остановке маршрутки. Но, передумав, пошла пешком. Иногда, особенно, когда смена выпадала особенно «весёлая», Татьяна любила пройтись по городу, слиться с потоком горожан, пройти по широкому мосту через главную реку города и, остановившись, замерев, принюхаться к запаху Невы и выхлопных газов. Причём запах Невы был скорее неким мифом, погребённым под спудом мегаполиса, но Ложкиной нравился этот миф, как и северо-западный ветер, который, несмотря на летний месяц, пронизывал насквозь, до косточек.
«В небесах, высоко, ярко солнце светит.
До чего хорошо жить на белом свете.
Если вдруг грянет гром в середине лета,
Неприятность эту мы переживём!»
- Да, - ответила на звонок.
- Как отработала?
- Ай, как обычно.
- С праздничком.
- Спасибо, спасибо.