- Не обгори, - побеспокоился Лёня, проверяя, захватила ли Таня крем, - нас сегодня пригласили на праздник.
- На какой?
- Да никакой, на самом деле. Просто соберёмся старой компанией, кто-то с жёнами придёт, кто-то с детьми… я вот – со своей девушкой, - он подмигнул.
К вечеру, обговорив «форму одежды», Татьяна довольно смотрела на платье персикового цвета, в чехле, пока укладывала себе волосы в небрежную, но высокую причёску, открывая шею. Она нанесла совсем лёгкий макияж, крем с мерцающими частицами на тело, скептически ища результат, потом удовлетворилась ощущением неестественной мягкости и даже шелковистости кожи и, наконец, надела платье.
Оно было средней длины, плиссированный подол из тонкой ткани струился по ногам, делая их, вкупе с босоножками на высоком каблуке, нереально длинными… Плечи и линия декольте были из кружева, не менее тонкого, чем ткань, но главное – открытая спина, которая венчалась ниже линии талии такой же тесьмой из кружева, которая играла функцию пояса. Ложкина не слишком часто придавала значение своему внешнему виду, предпочитая простую и удобную одежду, но сейчас она была убийственно хороша и знала это. Спустившись, она встретила Аксольда, который попросил её повернуться вокруг своей оси и сделал пару отнюдь не дежурных комплиментов, Анна-Эльза сказала, что «Танечка восхитительна, Леопольд», а сам Леопольд на какое-то время, казалось, потерял дар речи, но быстро нашёлся, вторя комплиментам матери и отца. Он подошёл к Татьяне, приобнял её, но не за плечи, как уже привыкла Ложкина, а положив руку на спину, предварительно пробежавшись по краю кружев, так и оставив там, в выемке позвоночника, пару пальцев аккуратно поглаживать кожу. Губы же легко прошлись по плечу, дойдя до шеи, и Ложкина услышала почти судорожный, но сдержанный вздох.
- Прекрасно выглядишь, любимая, - он прошептал, но так, что услышали все. - Мы пойдём, - он подтолкнул Татьяну к дверям, всё ещё не отнимая своих рук от поясницы девушки.
- Может, ты уберёшь от меня свои руки? – спросила Татьяна, когда они отошли на безопасное расстояние, решив немного прогуляться, а потом уже вызвать такси до места назначения.
- Практически невыполнимая задача, - немного подначивая.
- Я в тебя верю, Шувалов!
- Ты бесподобно выглядишь, Татьяна, не отказывай мне в удовольствии пройтись рядом с такой женщиной.
- Ну, ты жук.
- Я честен с тобой, - он окинул её взглядом, мужским взглядом, от чего Татьяна вдруг испытала желание подтянуться, что она и сделала, внутренне, внешне же она смотрела насмешливо и только ответила:
- Ты тоже, кстати, выглядишь отлично. Не будь ты Шуваловым… я бы... ой.
- Давай забудем этой ночью, что я – это я, а ты - это ты, - он немного притянул к себе женщину.
- Не выдумывай, - хлопнула по рукам.
- Попытаться-то я должен был.
- Это достойно похвалы.
Ресторан, куда их доставил таксист с характерным именем Ашот и с не менее характерным акцентом, был на побережье. Он выходил большой верандой на скалу, которая заканчивалась обрывом и светящимся в темноте ограждением, придавая окружающей обстановке какую-то таинственность из-за схожести со светом светлячков.
Шум цикад и моря не перекрикивала музыка, которая была на удивление спокойной. В углу музыканты играли мелодичный джаз. Светлые тона мебели, полога и подушек заканчивали ансамбль, делая место уютным.
Татьяна со всеми перезнакомилась и как-то на удивление легко влилась в разношёрстную компанию приятелей Леопольда. Пока мужчины ходили «покурить», на самом деле, думала Ложкина, они просто выходили перекинуться парой-другой слов без женских ушей, Таня болтала с женщинами. Ей нравилась обстановка, нравилась еда, нравились люди и обстоятельства. Ей даже нравился Шувалов, видимо, из-за количества алкоголя она не видела в нём напыщенного павлина, а видела более чем приятного мужчину, который не только хорош собой, но и в состоянии поддержать практически любую беседу, с любым человеком, даже если этому человеку три года. Ложкина даже любовалась им и даже гордилась.
«Вот до чего пьянство доводит», – думала Татьяна, когда Лёня кружил её в танце, всё чаще поворачивая к себе спиной и прижимая к себе всё более неоднозначно. Потом его губы спускались от кромки волос к плечам и останавливались между лопаток, чтобы снова поднять выше. У Татьяны уже давно не было мужчины, а хорошего мужчины не было очень давно, поэтому её тело, да и она сама, давали более чем недвусмысленные сигналы Лёне, которыми он не преминул воспользоваться, когда сжал ягодицы Татьяны, на что она, кажется, вздохнула, но было больше похоже, что заскулила.