— Да ладно… Тебе спирт нужнее. Никогда не знаешь, когда он в тайге понадобится… — он понюхал содержимое стакана, сказал: — Эх, ученый, все мудришь… Нет бы чистый продукт пить…
— Чистый продукт пить не интересно… Ну, будем… — Павел звякнул своим стаканом о стакан Федора.
Спирт прокатился огненной лавиной по пищеводу и обрушился в желудок. Федор покрутил головой, сказал придушенно:
— Градусов семьдесят… А чего не девяносто шести?
— Лучше всего экстрагирует биологически активные вещества из кореньев именно семидесяти градусный спирт…
— Мудрено выражаешься, ученый… Ну, счастливо тебе найти твою молодость… — он протянул Павлу руку.
Тот пожал жесткую ладонь, выпрыгнул из кабины, выволок рюкзак, взвалил на плечи, но прежде чем шагнуть за деревья, оглянулся. Федор сидел на сиденье, распахнув дверцу, спустив ноги на подножку, и смотрел Павлу вслед. Павел помахал рукой, он вяло ответил, и Павел шагнул в чащобу.
Идти было легче, чем в прошлый раз. Выжившие осинки заматерели, отмершие еще стояли, скорчившись, жутко застывшими детскими скелетиками. Они с жалобным и не особенно слышным треском падали от малейшего толчка. Как и прежде, паутина липла к глазам, пот заливал глаза, и туда же напористо лезли мухи, будто от этого зависела их жизнь.
Павел не стал загонять себя в первый же день. Как только ему попался ручеек, он остановился и скинул рюкзак с плеч. Первым делом он срубил четыре осины, росшие на слегка возвышенном берегу ручья, сразу стало посветлее, и даже легкий ветерок разогнал густую, душную жару. Из тонких веточек выложил пружинистую постель, а стволы осин, не утруждая себя разделкой на дрова, сложил вершинами крест на крест и запалил на них костер из сухого валежника. Через несколько минут сырые осины займутся, и не надо никаких дров подкидывать, знай только подвигай стволики в зону горения. Установив рогульки, Павел повесил котелок с водой над костром и небольшой алюминиевый чайник. Пока вода закипала, он расстелил на постели плащевку, надул матрас, развернул спальный мешок. Тем временем закипела вода. Он всыпал в воду полстакана гречки, кинул из пакета китайскую лапшу, искрошил помельче пару ломтей ветчины из вакуумной упаковки, туда же спровадил одну мелко нарезанную картошину. Подождал минут десять и снял с огня. В закипевший чайник всыпал ложку какао и тоже снял с огня. После этого разделся и влез в ручей. Кое-как помылся, вылез и тут почувствовал себя так, будто из сауны вышел. Но, не расслабляясь, достал из рюкзака флягу со слабой настойкой, плеснул немного в кружку и осторожно растер ступни ног. Надо же, что значит импортные ботинки; ступни лишь слегка побаливали, но нигде не было ни малейшей потертости, а после растирания и боль прошла.
Павел с наслаждение вытянул ноги на мягкой ткани спального мешка. Помня, что в первую ночь похода ему никогда не удавалось заснуть, он решил попробовать народное средство; налил в кружку грамм сто пятьдесят настойки, отхлебнул добрый глоток, и принялся за ужин. Варево оказалось необычайно вкусным. Схлебав весь котелок, Павел пробормотал:
— К чему изощренные рецепты; главное, чтобы исходные продукты были качественные и духовитые…
Хватив еще одну порцию адской настойки, прикончил вакуумную упаковку ветчины, и какао уже пил в блаженной зыбкости полусна. Сил только хватило на то, чтобы над изголовьем натянуть полог из сетки, чтобы комары не выли в уши, и Павел вытянулся во весь рост, не успев застегнуть мешок. Но его и застегивать не требовалось, тут же Павла обволокло уютное тепло, и он отплыл в глубокий, спокойный сон.
На другой день он проснулся на рассвете, свежий и полный сил. Наскоро позавтракав како с сухарями и ветчиной, взвалил рюкзак на плечи, на правое плечо повесил карабин, и перешагнув ручей, зашагал вперед, изредка сверяясь по компасу. Он решил в этот же день выйти к лагерю, а потому шагал и шагал, даже не остановившись на обед, только посидел минут пятнадцать, пожевал ветчины с сухарем.
К лагерю он вышел, как и в прошлый раз, неожиданно. Вечерело, все стало зыбким и нереальным, когда он уткнулся в столб. Листвяжный столб стоял прямо, как памятник эпохи лагерей, и проволока на нем все так же висела. Хоть лагерь и зарос осинником, но срубы бараков еще стояли, только вросли в землю. И колодец Павел нашел. Статую он решил пойти искать утром, потому как она на него навевала какую-то сюрреалистичную жуть, и перед сном не хотелось смотреть на нее. Удивительно, но вода из колодца не пахла тухлятиной, однако Павел поостерегся пить ее не кипяченой. Пока готовил лагерь, вода и вскипела. Вылив ее в опустевшую флягу для воды, Павел зачерпнул еще котелок из колодца и принялся варить похлебку. Пока варилась похлебка — стемнело. Сняв котелок с похлебкой и чайник с какао с огня, Павел подвинул в зону горения осиновые стволики, оглянулся по сторонам. Из-за яркого огня звезд видно не было, лишь высвечивался краешек сруба ближайшего барака, и тут, как и тогда, Павла окатила непреодолимая жуть. Захотелось поскорее убежать отсюда. Кое-как справившись с собой, он налил в кружку настойки, побрызгал на костер, на все четыре стороны, бормоча при этом:
— Пусть земля будет вам пухом, мужики… — махом осушив половину кружки, вздохнул поспокойнее, и принялся за еду.
Благодаря настойке, он и эту ночь проспал спокойно. Наутро, не спеша, позавтракав, он собрал рюкзак, и только после этого пошел искать распятье. Как и прежде, распятый смотрел жутким взглядом треснутого глаза прямо в душу Павла. А Павел все смотрел и смотрел, и не мог оторвать взгляда. Наконец с усилием передернул плечами и отвел взгляд от лица распятого. Вытащил из объемистого кармана своей пятнистой куртки фотоаппарат, несколько раз сфотографировал распятье с разных ракурсов. После чего взялся за более прозаичное дело. Попробовал пошатать гвозди. Но кованные видимо в лагерной кузне костыли с квадратными головками сидели намертво. Павел попробовал подцепить лезвием топорика, нажал… Нет уж, за сотню километров от жилья остаться без топора — благодарю покорно… Прижимаясь щекой к шершавым бревнам сруба, попытался осмотреть заднюю сторону распятья — но там не было никаких знаков. Дойдя до основания, он отгреб ножом и нынешнюю траву, и прошлогоднюю, не успевшую перейти в гумус. Вот оно! Ясно видна щель и клинышек. Осторожно выковырив кончиком ножа клинышек, Павел вытащил скол. На гладкой, но посеревшей от времени древесине ясно видны два числа и буквы — "с. ш." и "в. д." Испустив могучий вздох облегчения, Павел лег ничком, и, рискуя вывихнуть шею, заглянул туда, где этот скол столько лет покоился. Пришлось подсветить фонариком, потому как в тени было ничего не разобрать. Ага! Вот и надпись: — "Сижу ни за что, видно и умру просто так". Жуть взяла от такой лаконичной простоты.
Встав на ноги, Павел задумчиво взвесил скол на руке. Крутой профессионал, запомнив координаты, тут же спровадил бы деревяшку в костер, но Павел и думать об этом не мог. Вся скульптура, и даже скол, внушали ему мистический ужас. Он положил скол на землю, установил на объективе самое маленькое расстояние, и два раза щелкнул с разной экспозицией. Впрочем, скол не так уж и много весит, и места занимает немного. Сунув его в карман рюкзака, Павел, не оглядываясь, зашагал прочь. Столбы ворот, тоже листвяжные, все еще стояли, и могучие воротные навесы все так же угрожающе целились в сторону болота.
Остановившись на краю болота, Павел проговорил:
— Господи, как же я его пройду без Вагая?
Он порылся в памяти. Кроме всего прочего, была еще интересная книжка — "Болотоведение" — которую ему когда-то довелось проштудировать, ибо болото — тоже ведь экосистема… Какие же болота бывают топкими? Молодые, или старые? Кажется молодые, которые возникли на месте озер… А это, вроде бы, возникло на месте низины, когда-то заросшей лесом, который вырубили…
— Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест… — проговорил Павел, и пошел по краю болота, отыскивая подходящую осинку.
На сколько он помнил, и в первый раз ему не попалось ни единого топкого места, так, неглубокие лужицы между кочек…
Болото он прошел без приключений, разве что ноги промочил основательно, а вскоре вышел и к ручейку, который должен впадать в речку, на берегу которой и произошел "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную".