— Так что же, вы больше не растите на меня зуб? — осторожно спросил Павел.
— А смысл какой? — пожал плечами Комаревский. — Ради вульгарной мести? Так я же не Степаныч. Это он до сих пор планы мести лелеет…
— Послушай, замполит, — искательно затянул Димыч, — замолви за меня словечко, чтоб меня из органов не выгоняли? А я, так уж и быть, забуду, как ты летом резвился… Дело-то, еще не закрыто.
— Такие вопросы не я решаю… — отмахнулся Комаревский. — Да ты и так скоро все забудешь. Ладно, Паша, надумаешь — позвони… — и он легко сбежал с галереи, оставив на парапете белый прямоугольничек визитной карточки.
"Мерседес" медленно маневрировал на тесном пространстве, осторожно выруливая между тополями. Генка сказал:
— Мог бы и задним ходом выехать…
Вдруг Павел спохватился:
— Гена, а ты почему на равных с нами пьешь? Ты ж за рулем…
Генка беззаботно выхлебал полбутылки пива, проговорил:
— А щас Смертин приедет, он нас и развезет. Надо же напоследок попользоваться должностными привилегиями…
Павел тяжко вздохнул, сказал:
— Зря вы ввязались…
Димыч проворчал дружелюбно:
— А по уху?..
Павел пошарил в отделении сумочки, где у него лежали документы и записная книжка, извлек фотографию, протянул Димычу. Тот вгляделся, в наступающих сумерках, понимающе протянул:
— То самое распятье…
— Димыч, поскольку вас из-за меня из органов выгнать могут, я бы хотел компенсировать…
Генка встрепенулся:
— Что, еще кому координаты месторождения продать?
— Да нет, само распятье… Мне один знающий человек сказал, что на аукционе в Лондоне оно больших денег может стоить…
Димыч протянул:
— Ба-а… Паша, а ты совсем уже капитализировался. Художественные произведения за рубеж продаешь, так сказать, Родиной торгуешь…
— Ну, большевиков мне все равно не переплюнуть, — усмехнулся Павел.
— Это ж, такая находка, для любого музея… — раздумчиво протянул Димыч.
— Знаешь, Димыч! — Павел почему-то обозлился. — Пусть эта история останется для зажравшейся Европы, в которой гитлеровцы не особенно-то и зверствовали. Свои, всеж-таки, цивилизованные европейцы. Не то, что эти русские варвары… А моя история, всегда при мне. Мой дед девять месяцев в тюрьме просидел, только за то, что завхоза школы дураком обозвал. Он тогда директором школы в Урмане работал, как водится, засиживался на работе допоздна, а завхоз без спросу входил в его кабинет, и свет выключал. Ну, дед и рявкнул в сердцах, в очередной раз, ковыляя в темноте к выключателю… Ведь хлопнули бы, за просто так, да тут Ягоду шлепнули, ну и начали кое-кого выпускать для отмазки. Дед под руку и попался, даже в паритии восстановили… Так-то…
Они еще некоторое время сидели, попивали пиво, и молча думали, каждый о своем, пока не приехал Смертин.
Павел смотрел вслед отъехавшим машинам, когда краем глаза ухватил какое-то движение на стадионе; пацаны давно разошлись по домам. Он вгляделся — к галерее направлялась женская фигурка.
Павел пробормотал:
— Ба, неужели Люська?..
И тут сердце ухнуло вниз, он узнал Валерию. Она тихо, будто крадучись, взошла на галерею. Павел сидел, откинувшись на спинку стула, и разглядывал звезды, такие далекие и равнодушные. А ведь наверняка, где-нибудь, у дальней звезды, так же вот сидит мужчина, смотрит на звезды, и к нему пришла женщина, просить прощения.
Наконец, он все же нарушил затянувшееся молчание:
— У Герки узнала, где я работаю?
Она тихонько вскрикнула:
— Паша! Ну, прости меня, дуру! Надо было с самого начала тебе все рассказать…
— Чего так поздно пришла-то? Такси нынче дороги, в алмазах — только небо бывает…
— Да я сидела на лавочке, ждала, пока твои друзья уедут…
— Могла бы и подойти, сказать Димычу спасибо, за то, что он тебя от верной смерти спас. Степаныч тебе тоже, вместо ста тонн баксов, преподнес бы пулю на блюдечке с голубой каемочкой… Интеллигенция… Все еще верите в воровскую и бизнесменскую честь… — Павел замолчал, глядя в небо.
Она долго-долго стояла рядом, наконец, тихо выговорила:
— Самое ужасное, что ты, и правда, мой единственный мужчина…
Павел прошептал:
— Как представлю эту тупую, пузатую скотину… — и передернул плечами от омерзения.
Она медленно повернулась, и побрела прочь. А Павел долго еще сидел, запрокинув голову, и смотрел на звезды.