За полчаса и Галя, и Оксана извелись. Наконец, из-за кустов выпали оба виновника напряжения, скатились в протоку и поплыли наперегонки к противоположному берегу, но быстро вернулись. Когда мокрый Генка подошел к достархану, Димыч тихо бросил сквозь зубы:
— Автомат положи под руку, но так, чтобы не было видно… Паша, твоя очередь последняя.
— Димыч, ну ты и сади-ист…
— Паша, как более слабая боевая единица, ты пойдешь получать удовольствие в самый опасный момент, вернее, в наиболее вероятный для нападения момент.
— Это почему я самая слабая боевая единица?! — возмущенно вскричал Павел.
— Да потому, что ты человек сугубо гражданский, и в нужный момент можешь заколебаться, убивать или не убивать. А это может стоить жизни мне или Генке. Не говоря уж о девочках… Их защищать в первую очередь, потому как они совсем в этой игре случайные фигуры.
— Димыч!..
— Пашка! Ну, хоть ты называй меня по имени!..
— Госсподи! Да на твоем имени с отчеством можно шесть раз язык сломать. Это ж надо придумать — Валериан Димитриевич! Валериан — слишком длинно, Валера — не соответствует действительности. Димыч — элегантно и коротко…
— Тьфу ты!.. — и Димыч поволок за кусты Галю.
Они немного посовещались, и скрылись за кустами. Павел прикинул траекторию, и весело хохотнул:
— Ба, и эти залегли на виду у джипперов…
Раскрасневшаяся, оживленная Люся подсела к Оксане, и они зашептались, захихикали. Подошел Генка, в одной руке у него была гроздь бутылок пива, другой он прятал за спиной автомат. Присел, осторожно подсунул автомат под край непрозрачного, покрытого яркими узорами полиэтилена, проговорил деловито:
— В случае чего, Паша, два запасных магазина за холодильником в багажнике…
— Ничего, у меня к нагану пять запасных зарядов в сумке…
— Почему, всего пять, а не семь?..
— Гена, в старину одним зарядом к нагану называлось семь патронов, следовательно, у меня в сумке тридцать пять патронов.
— А, ну, да, конечно… Один заряд — семь…
— Слышь, Гена, а кто такой Славка Динамит?
— О-о… Это фигура… Новосибирский авторитет. Сейчас-то он гордится своей кликухой, потому как мало кого осталось, кто помнит, как он ее заработал. А дело было так; собрался он, простите за каламбур, на свое первое "дело", сберкассу грабить. Купил динамитную шашку, все честь по чести. Только хохмач один, салаженку не шашку продал за хорошие деньги, а кусок хозяйственного мыла, завернутый в стандартную заводскую упаковку, которой динамит пакуют. Ну, там все остальное было, как и положено; дырка высверлена, в дырке пороховой заряд, кусок бикфордова шнура… Выпасли, значит, они с подельниками, когда в сберкассе хорошая сумма скопится, разжали домкратом прутья решетки, отключили сигнализацию, выставили стекло, Славка залез в помещение, пристроил на дверцу сейфа динамитную шашку, поджег шнур, и тут только заметил, что помещение маленькое, укрыться негде, он и ринулся обратно в окно. Но отверстие маленькое было, застрял. Орет, руками машет, ногами дрыгает. Подельники напугались, и деру. А тут и патруль подкатил. Потом все городское угро год ржало, вспоминая, как Славка сейф рвал. Ему тогда ничего не намотали. Много ли намотаешь, за незаконное проникновение? Даже попытки взлома не было. Суд не счел попыткой взлома, кусок мыла, привязанный к дверце сейфа. Теперь-то он заматерел. У него свой банк, по слухам, общак держит. С нашим авторитетом у них какие-то контры, чего-то не поделили… Димыч уже третий год трупы считает. А изловить какую-нибудь более-менее крупную рыбину, никак не удается. Сидит какая-то продажная тварь на самом верху, и постукивает бандюганам, а шишки на Димыча валятся…
Павел сходил за пивом, откупорил бутылку, прилег, положив голову на колени Оксане. Хорошо! Солнце ощутимо припекало, пиво было холодное, колени Оксаны были соблазнительно гладкими, а Димыч скотина… Уже больше получаса кувыркается с Галкой за кустами… Павел добродушно хохотнул, сказал:
— Ген, как думаешь, у тех обормотов штаны уже мокрые?..
— Не сомневаюсь… Ты, Паша, не расслабляйся. А то лежишь, глаза закрыл… Я, что ли, за двоих глядеть должен?
— Да я гляжу…
— Ты, главное, попробуй, поставь себя на их место… Поставил?
— Ага… Лично я уже сейчас бы задушил Димыча голыми руками.
Оксана осторожно гладила его по голове. Пальцы ее прощупали шрам от лба и дальше. Она прошептала:
— Господи, Паша, как ты жив остался, после такого удара?
— Случайно… — безмятежно обронил Павел. — Зато после этого удара у меня писательский дар открылся.
— Шутки у тебя дурацкие…
— А это не шутки. Я ведь, и правда, писать начал, когда второй раз головой приложился. А первые по настоящему талантливые вещи начали получаться аккурат в восемьдесят восьмом году. Мистика, верно?
— А чего там мистического, в восемьдесят восьмом году? — спросил недоуменно Генка.
Павел проговорил с подначкой:
— Гена, вот когда я тебя не вижу, а только слышу, у меня возникает ощущение, будто ты вовсе не подполковник, а сержант…
— Это почему же?.. — обиженно протянул Генка.
— Да вопросы ты задаешь типично сержантские! Ну, это ж ежу понятно: две восьмерки, два знака бесконечности…
— А-а… Ну, да…
Наконец, в протоку с визгом ухнула Галя, за ней, проделав виртуозное сальто, влетел Димыч. В последний момент в нем видимо проснулась совесть; проплыв до середины протоки, он повернул назад и вскоре вылез на берег. Павел прихватил две бутылки пива и пошел за Оксаной, которая уже торопливо шла к кустам. Подождав Павла, и глядя на него расширенными черными глазищами, она почему-то шепотом проговорила:
— Паша, а я тоже хочу на виду у тех…
Павел приобнял ее за талию и со смехом повлек в жиденький тенечек. Он и не заметил, как она выскользнула из купальника. Пока он пристраивал бутылки, да сумочку, она нетерпеливо стягивала с него плавки, говоря при этом:
— Чертов Димыч… У меня сейчас между ног треснет…
Павел попытался ее обнять, но она как истинный ландскнехт опрокинула его навзничь, и тут же оседлала со сладострастным стоном. Закинув руки за голову с какой-то дикой, звериной силой принялась извиваться. Павел скосил глаза. Вдалеке, отлично видимые на фоне неба, маячили возле роскошного "джипа" четыре черные фигуры. Оксана будто с цепи сорвалась, казалось, она всего его стремилась вобрать в себя, и то и дело пронзительно вскрикивала, потеряв всякую связь с реальностью. Она перепробовала на нем все, что умела, потом прошлась по второму кругу. Потом попробовала сделать минет, но долго плевалась, и, в конце концов, встала на четвереньки, и потребовала, чтобы он трахал ее с такой же силой, что и жеребец кобылу. Павлу было немного не по себе под взглядами наблюдателей, но экзекуцию над Оксаной он производил с тройным усердием. В конце концов, она залпом выпила бутылку пива, и со стоном: — "Не могу больше!.." растянулась на траве, раскинув ноги. Павел тоже выпил бутылку пива, снова вошел в нее, и медленно, не торопясь, принялся покачивать. Она стонала уже совсем слабо, и когда он кончил, тихо, сонно прошептала:
— Ох, умру я сейчас, Паша…
Однако не умерла. Минут через десять приподнялась, огляделась сонным взглядом, проговорила:
— Это ж потрясающе… А где купальник?
Павел обшарил все вокруг, наконец, кое-как разглядел две крошечные тряпочки в кустах.
— Когда ты успела его туда закинуть?.. Ба, тут и мои плавки…
Надев купальник, Оксана, пошатываясь, побрела к протоке, вошла в воду по колени и расслаблено рухнула, подняв каскад брызг. Павел вошел за ней, но плавать не хотелось, он просто лег в воду, и лежал, закрыв глаза. Его покачивало рядом с берегом, ноги касались песчаного дна, и двигаться ну совсем не хотелось. Рядом примостилась Оксана, сидя на дне, сказала:
— Паша, ну это ж невозможно… Как опасность обостряет чувства…
Он улыбнулся, нашарил в воде ее теплую талию, погладил. Она выгнулась как кошка, прошептала: