Обгладывая плохо прожаренный окорок, Мыр, всхлипывая, невнятно причитал:
— Да как же я теперь без баданга?..
Глава 1
Преуспевающий литератор, Павел Лоскутов, не спеша, накручивал педали своего видавшего виды дорожного "Урала" привычно сноровисто вписываясь в глубокую колею, пробитую танками и заглаженную толстыми колесами бэтээров. По соседней колее ехала его верная жена на новеньком, сверкающем хромировкой и свежей краской, таком же "Урале". Она была похожа на подростка сорванца, в джинсовых шортах, футболке и кепочке с большим козырьком. Далеко впереди на новеньком спортивном велосипеде накручивал педали Денис, сын преуспевающего литератора.
Павел затормозил, поставил ногу на край колеи, огляделся. Ольга тоже затормозила, и тоже поставила ногу на край колеи. Павел невольно залюбовался длинной, крепкой, с очень гладкой кожей, уже чуть тронутой загаром, ногой.
Ольга спросила, не стараясь скрыть жуть в голосе:
— Это здесь произошло?..
— Ага… Чеченцев, видимо, на этом самом месте порешили. А закопали где-то там, на какой-нибудь поляне. В околках-то точно, нет. Я их все в прошлом году обшарил, ни единого намека на то, что кто-то яму копал.
— И что? И милиция здесь ничего не нашла?
— Так они же и не искали! Ну, нашелся труп в машине… Ну, и что? Мне один мент говорил, что у него каждую ночь по парочке неопознанных трупов. Видимо, немножко пошарили вокруг машины, да и все. Правда, попытались привлечь солдат, к прочесыванию лесов, но полковнику совсем не выгодно было, чтобы тут что-то нашли.
Ольга вдруг дернулась, будто ее током ударило:
— Паша, а Николая, часом, не ты убил?
— Ну, что ты… Там у них какая-то своя разборка произошла, ну и рубанули ему по лбу кузнечным зубилом…
— Паша, по-моему, ты мне врешь…
— Оля, ну а если я мочканул этого козла, ты что, хуже от этого будешь ко мне относиться?..
— Ну и жаргон у тебя… — она брезгливо поморщилась. — А еще писатель…
— Дак я же писатель детективного жанра!.. Я зимой словарь блатного жаргона приобрел, вот бы тебе почитать!..
— Стану я читать всякую гадость… Паша, я ведь по телевизору видела в хронике происшествий, что Николая убили кузнечным зубилом с расстояния в пятнадцать метров…
— Вранье все это! Братки босса мочканули, а потом выдумали киллера-виртуоза… Который через приоткрытое окно, сквозь решетку, да с пятнадцати метров угодил прямо промеж глаз…
— Паша, я однажды видела, как ты топор метнул… Ты возле сараев дрова рубил, а потом вдруг в столбик ограды метнул топор… Там как раз и было, метров пятнадцать…
— Ну-у… Сравнила… Одно дело, топор, и уж совсем другое — зубило…
— Паша, скажи мне честно! Ты убил Николая?
— А что, тебе от этого легче станет?
— Легче!
— А вдруг ты после этого меня бояться начнешь?
— Я тебя больше боюсь, когда догадываюсь, что ты убил Николая, но мне не признаешься…
— Ну, хорошо, Оля… — он тяжко вздохнул. — Я его… Ну, понимаешь, я все просчитал, никакого не было выхода. Он ведь мог тебя или Дениса где-нибудь подловить…
Ольга с облегчением вздохнула, сказала:
— Ну, что ты… Не буду я тебя бояться, и мораль читать не буду. Значит, так было нужно… — она снова задумчиво оглядела окрестности. — Слушай, а куда же деньги делись?
— Я лично думаю, что не было никаких денег, — сказал он серьезно.
— А если были? — возразила она запальчиво.
— Если были, тоже где-то здесь лежат, в лесах. А может, унес тот, кто первым труп в машине обнаружил…
— Вряд ли это так, иначе полковник не бегал бы за тобой со своими волкодавами, а быстренько бы вычислил того, кто первым труп обнаружил. И потом, представь себе состояние мирного обывателя, вдруг наткнувшегося на залитую кровью машину, в которой лежит труп человека… Он что, кинется машину обыскивать? Да нет же! Он кинется наутек… Здесь где-то лежат деньги… Чеченец не сразу умер, успел где-то зарыть… — она помолчала, потом медленно, мечтательно выговорила: — Вот бы найти…
Павел серьезно проговорил:
— Лучше не надо.
— Почему?
— У чеченов везде шпионы. Как только ты хоть одну купюру обменяешь либо в банке, либо у левого валютного спекулянта, тут же к тебе придут, и скажут: — Дарагая, зачэм ты тратишь наши дэнги? Отдавай обратно, а от нас получи ханжал в пузо…
Она некоторое время размышляла, наконец, сказала:
— Верно, ну их к черту, эти деньги… На них уже сейчас столько крови…
— Ага, даже морды президентов не видать… — ввернул он безмятежным тоном.
— Ты у меня вдруг стал неплохо зарабатывать…
— Еще пару детективов накропаю, машину купим…
— Да зачем она нужна? Ты только посмотри, как здорово на велосипеде прокатиться! Ты лучше компьютер купи. А то стучишь, как Лев Толстой на допотопной машинке…
— Лев Толстой на машинке не стучал, — сказал он серьезно, — он свои романы писал от руки, а потом его жена их переписывала. Он перечитывал, то, что она написала, жутко все исчеркивал, переправлял, вставлял, выбрасывал, и возвращал ей. И она снова все переписывала.
— Вот видишь, как он работал с текстом! А ты, тяп-ляп, накалякал авторучкой, тут же перепечатал на машинке, и как будто, так и надо.
— Знаешь, что я думаю по поводу работы со словом и текстом Льва Николаевича Толстого?
— Ну, и что ты думаешь? — спросила она с любопытством.
— Такая работа с текстом свидетельствует только об одном, о жутком непрофессионализме литератора! К тому же он еще и бессовестный эксплуататор. Это ж надо, мне нынешний руководитель Союза писателей, как величайшее подвижничество представлял, что Толстой "Анну Каренину" пятнадцать раз переписывал. Подумаешь, достижение… Это ж его жена пятнадцать раз толстенный роман переписывала…
— Да ты что, Паша?! — она вытаращила свои зеленые глазищи, не в силах ничего больше произнести.
— А то… Я складываю фразу в уме, и не переношу ее на бумагу, пока со всех сторон не осмотрю, не попробую на вкус. А если человек способен оценить свою фразу, только написанной на бумаге, это не профессионал, а жалкий любитель. Вот потому и так трудно читать романы Льва Толстого, потому что они написаны непрофессионально. Он писал, будто жернова ворочал, вот и читать так же приходится…
От возмущения она не нашлась, что сказать, оттолкнулась ногой от края колеи, и помчалась вперед. Посмеиваясь, он покатил следом. Далеко впереди на обочине сидел Денис, велосипед лежал рядом.
Поравнявшись с Денисом, Павел сказал:
— Ты далеко не уезжай, скоро в лес свернем…
Околок, в котором в прошлом году нашел деньги, он распознал с первого взгляда. Как бы по нужде проходя его насквозь, остановился на краю проплешины, оставшейся от костра. Прокалило землю знатно. Даже полынь еще не решалась заселять освободившееся место. Вокруг валялись крупные черные головешки, а посередине проплешины виднелась невеликая ямка.
Ольга спросила:
— Что здесь было?
Павел равнодушно пожал плечами:
— Вероятно, пацаны какую-нибудь взрывчатую штуковину в костер бросили…
А сам подумал, что никто, даже будь он семи пядей во лбу, не идентифицирует старое кострище, с ямкой посередине, с чемоданом денег.
Они проехали еще немножко по заросшей колее, до следующего околка и остановились на отдых под толстой старой березой. Июнь только разгорался, но солнце припекало вовсю. Павел не отказал себе в удовольствии развести костерок, пока Ольга раскладывала на газете закуски. Они себе последнее время ни в чем не отказывали: чего тут только не было; и колбаса полукопченая, и ветчина, и яйца, и даже три зловредных банана. Денис уже сидел на березе, и как Соловей-разбойник озирал окрестности.
Павел крикнул:
— Денис! Там нового нашествия кочевников не наблюдается?
Денис ничего не успел ответить, как Ольга крикнула:
— Денис, слезай, есть будем… — и, обращаясь к Павлу, сказала: — История говорит, что кочевники проходили значительно южнее.