Иван Ефремов, вероятно, уже тогда был под жесточайшим прессингом, если не сказать – контролем со стороны «идеологов коммунистической мечты». Иначе он спокойно бы написал, что описанные в романе события не могли быть осуществлены раньше, чем через три тысячи лет, считая с 1950-х годов двадцатого столетия.
Перечитайте зацитированный абзац ещё раз. И обратите внимание на часть фразы: «Я исходил в расчетах из общей истории человечества, но не учел». Именно вот это – «но не учёл» - для меня стало маркером «работы под контролем». Одновременно это «но не учёл» - покаяние, зафиксированное в почти «энкаведешном» протоколе. Признание писателем своей вины в том, что «не колебался совместно с линией партии».
Обратите также внимание на ещё одну часть этой же фразы: «и главным образом тех гигантских возможностей, практически почти беспредельного могущества, которое даст человечеству коммунистическое общество».
Выделю из этого «славословия» только один момент – «почти беспредельного могущества» и сопоставлю его с другим моментом – «даст человечеству коммунистическое общество». Мне сразу вспомнились строки Блока: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови – Господи, благослови».
Ефремов в предисловии предупредил читателя, что текст книги будет переполнен научными терминами. И это предупреждение сразу вызвало у меня из памяти слово «наукообразие». За которым, как известно, науки никакой нет, не было и никогда не будет. Для меня это – маркер, означающий, что всю и любую вину за проколы, ошибки и преступления «действующие лица и исполнители» - персонажи книги - постараются, сняв с себя, переложить на мифическую «науку», которая потому и окажется «одна во всём виновата».
Забегая вперёд, отмечу, что этот маркер сработал – и не раз - по мере прочтения текста книги.
Глава первая – «Железная Звезда» начинается с показа рубки управления звездолётом. Для нас, нынешних, перенасыщенных информацией о множестве подобных сюжетов, прочитанных в книгах и просмотренных в фильмах, конечно, ясно, что описание, данное Ефремовым, хромает «на все четыре лапы» и ещё даже заикается. Но в пятидесятые годы двадцатого столетия о межзвёздных перелётах – да что там о межзвёздных – о пилотируемых полётах вокруг Земли – если и говорили всерьёз, то с большой опаской. Наука не давала ровным счётом никаких гарантий успеха таких «предприятий».
Я не стал увлекаться «понимающими усмешками» по поводу слабоватых описаний интерьера рубки космокорабля и обратил внимание на то, как Ефремов описывает людей, их внешность и поведение.
Что я увидел? Я увидел девушку, в неудобной позе застывшую перед пультом. Я увидел, что её глаза полны мрачного обречённого выражения.
И это – единственный человек в рубке космокорабля? И это – человек на дежурстве? Мало того, что дежурный наплевал на требования техники безопасности и замер над пультом в неудобной позе без особой на то необходимости, так ещё и по какой-то причине находится явно не в уравновешенном состоянии. Мрачность и обречённость – не показатели норматива. Это – маркеры опасности.
Ефремов показывает читателю человека далёкого будущего, человека, безусловно коммунистического общества. И этот человек плевать хотел на требования безопасности и готовности к немедленным результативным действиям. Потому что у этого человека банально затекла спина – в столь молодом возрасте, ведь Ефремов прямо указывает, что дежурным по рубке была девушка.
О каком прекрасном здоровье и ответственном отношении к сохранению своего тела в нормальном состоянии можно говорить применительно вот к этому конкретному человеку «коммунистического далёка»? Выглядит ли эта девушка живой, реальной, естественной? Выглядит ли этот персонаж «маяком», на который следует равняться? Нет и нет.
Дальше – больше. Дверь в рубку открывается и появляется мужчина, который с порога врубает некий «золотистый свет».
Меня, когда я присутствовал на тренировке пилотов в учебно-тренировочном отряде, за одно движение руки к выключателю потолочного света пригрозили вынести ногами вперёд и больше никогда не пускать в здание, где располагались тренажёры.
А тут – человек с порога врубает заливающий золотистый свет и девушка – в полном восторге. Для неё это – нормально и приемлемо. Чуть раньше девушка вздрогнула от негромкого металлического лязга, что ещё раз доказывает её расслабленное, совсем не рабочее состояние на дежурстве, а тут – «всё хоккей», всё нормально, когда полутёмная, погружённая в полумрак рубка вдруг заливается золотистым светом по воле некоего вошедшего мэна.