Какую тишину взламывают герои пьесы? Что волнует их – обитателей старинного особняка, живущих какими-то на редкость странными для нашего времени интересами? Взвинченные до психопатического состояния, не любящие и не понимающие друг друга, они глубоко недовольны и собой и жизнью. Элла, Белла, Изабелла, вырывающие друг у друга принадлежности дамского туалета, полупомешанный полковник в отставке, вернувшийся на родину из-за рубежа блудный сын – вот галерея персонажей пьесы, отличающихся главным образом духовным ничтожеством. А каковы нравственные требования к человеку, пропагандируемые этой пьесой, видно хотя бы из следующего. Человеку, покинувшему в свое время родину, его близкие спокойно прощают все, даже всерьез не разобравшись в глубине его вины перед народом.
Что этим хотел сказать автор? Принимай человека таким, каков он есть, и люби его? Эта немудрящая философия, покоящаяся на морально-этической нетребовательности, и составляет существо авторского взгляда на жизнь. Почему же пьесы такого рода пользуются определенным вниманием публики?
Круг морально-этических проблем, связанных с пристальным вниманием к психологии человека, его душевной жизни, естественно заманчив для самого широкого зрителя. Кроме того, зрителю порядком надоели плоские, иллюстративные, назидательно-дидактические пьесы, которые, между прочим, дискредитировали и некоторые серьезные, общественно значимые темы.
Критика должна вовремя и с достаточной ясностью оценивать пьесы, подобные «Взломщикам тишины», убедительно показывать их идейно-эстетическую ущербность. Ведь мы имеем дело в данном случае со своеобразной спекуляцией на темах и мотивах, которые живо волнуют людей. Как во всякой спекуляции, здесь стремятся «под шумок» всучить явную дешевку, а иногда даже гниль. Драматургия, подобная «Взломщикам тишины», мешает развитию нашего театра, потому что не открывает перед ним широких творческих перспектив, уводит его в область обывательской душевной серости и сумеречных настроений…»
А вот что рассказала о появлении «Пяти вечеров» на сцене «Современника» актриса Лилия Толмачева:
«В 1956 году Москва была потрясена спектаклем «Фабричная девчонка» по пьесе Володина, которую Львов-Анохин поставил в Театре Советской армии. Удивительный был спектакль! Гремел он так, что невозможно было туда попасть – публика ломилась в зал, опасаясь, что спектакль скоро закроют. Помню, как я чудом прорвалась, и, признаюсь, по нынешний день это – одно из самых ярких театральных впечатлений. Это был гром среди ясного неба!.. Вот так в Москве родился ленинградский драматург Володин. И какое же было счастье, когда вскоре Ефремов привел Александра Моисеевича в нашу студию. Он его представил как драгоценность, очень любил его. А драгоценность-то была такого невзрачного вида. И молчаливый, и смущенный. Он смотрел: дескать, какое это имеет ко мне отношение? Причем эта черта была в нем не наигранной, это была подлинная скромность. Сразу прочитали пьесу. Решение приняли единогласно: «Утром начинаем репетировать!»…
Мне кажется, что Олег Николаевич раскрыл в Володине поэта раньше всех. Сегодня уже все знают, что Володин – действительно поэт. Но какой поэт?! Обычную жизнь он видит в необыкновенном свете! Он влюблен в простые проявления человеческих чувств: в дружбу, в общение, в любовь, в быт – такой, который советским чиновникам казался мелким, недостойным внимания: дескать, зачем это выводить на сцену. Критики, например, писали: «Где герои, которым следует подражать? Разве можно любить володинских персонажей?» (Ведь додумались до такого.) Но мы репетировали с большим увлечением. Олег Николаевич, боясь, что быт может победить, что сквозь него не прорвется володинская поэзия, искал разнообразные ходы, приспособления и в этом хотел как можно дальше уйти от привычного. Он стал мыслить сказочными красками: вдруг почудился серебряный дождь и вся сцена – в голубом. Сейчас покажется странным и смешным – на мне было голубое платье, рядом голубой диван, приносят голубые тарелки. На мужчинах голубые галстуки и такие же костюмы. Голубой цвет должен был показать некую романтику, что все это происходит вне быта.
Получалась почти сказочная история, притом что актеры играли очень реалистично. Когда спектакль был почти готов, приехал Володин, посмотрел и сказал: «Какой интересный спектакль, только я такой пьесы не писал». И – я дословно запомнила его реплику: «А где происходит действие – в больнице, что ли?» Помню его изумление ненаигранное: «Как же вы такое придумали, я этого не писал?!» Он говорил очень мягко, неагрессивно. Я смотрю, Олег замолчал, задумался. Репетиция закончилась, и они вдвоем куда-то ушли. О чем они говорили, я не знаю, но догадаться могу. Потому что на следующий день Олег Николаевич попросил быстро все перекрасить в нормальные цвета, мужчины надели нормальные пиджаки, на мне появилась обыкновенная кофта и юбка, диван был как диван, стол как стол…