Вдруг, точно по знаку невидимого капельмейстера, каждый из них приподнялся и чуточку наклонился вперёд, — и все на одно и то же расстояние, будто земля под ними двинулась…
Я взглянул вниз на море. Из воды вышла и стала на плоском камне смуглая, очень молоденькая девушка. Мокрая сорочка спустилась с одного её плеча и открыла художественно очерченную грудь. Белый холст облип вокруг бёдер, и вся фигура была похожа на работу гениального скульптора.
Девушка сделала несколько шажков вперёд и скрылась за большими камнями.
И всех её наблюдавших качнуло назад, ровно на одно и то же расстояние, и они опять стали упорно глядеть вниз. Всех их выровняла красота, недоступная и сильная как истина. Чиновник не думал упрекать в безнравственности реалиста. Боцман тоже видимо не собирался «подтянуть» чуть не прикасавшегося к нему плечом матроса. Студент и солидный господин казались друзьями. Были там и другие представители общества…
Уже солнце сходило к западу, и море стало не синим, а зеленоватым, и на небе облачка, похожие на окрашенные золотистыми тонами перья, вытягивались в одну линию, а сидевшие на камнях люди не двигались, — изредка кто-нибудь закурить папироску.
Когда пришёл полупьяненький кочегар с коммерческого парохода в синей засаленной блузе и в съехавшей на бок жокейке, то белоснежная панама деликатно подвинулась, чтобы дать ему место.
«Egalité… - подумал я. — Вот оно! Хоть на несколько часов все равны, все преследуют одну и ту же цель. Несомненное Egalité! Все братья!..»
Удивительно, что в этот день я ни о чём подобном не думал, и мысль эта родилась на этом месте, вызванная к жизни только этой картиной…
— Больше ничего? — спросил второй голос.
— Больше ничего, — ответил рассказчик.
— Ты — циник. Отвратительный циник, — потому что сознательный. Сравнивать грязь с великим идеалом человечества!.. Кроме того басня, которую ты рассказал, не нова, я где-то читал на эту тему.
— Это не басня… Всё это я сам видел, здесь, на этом месте. И я не циник и никогда им не был. Мне невыразимо больно, до крика больно, думать, что за всю мою жизнь я только однажды видел картину действительности, на которой люди были похожи на равных. Я люблю людей, мне дорого их счастье, но в то же время я убеждён, что они слишком много о себе думают, и что время, когда они все будут любить друг друга и станут равны, — не придёт… Совсем не придёт…
…
Сидевшие на утёсе надолго замолчали. Ночь проходила. Восток побледнел. Жёлтые тоны поглотили розовые, и уже показалась гибкая золотая линия на горизонте. Волны отражали краски неба и шумели приветливее. Свежий морской воздух согревался.
И вдруг тот самый человек, который говорил, что время, когда люди будут равны — никогда не придёт, громко произнёс:
— Как странно я однако создан… Рассказывал вам правду, рассказывал честно то, что исходило из моего разума, а вот теперь с наступлением зари на душе у меня будто кто поёт: «А всё-таки Egalité, хорошее, настоящее новое, может быть и не скоро, но безусловно наступит!..»
1906