Летом некоторые деревни наполнялись дачниками. Но ведь это искусственное оживление, не больше. Дачники стригли свой газон, сажали цветы на альпийских горках. Жарили шашлык из покупного мяса и пили пиво. Потом уезжали обратно в город.
А вокруг разваливались пустые фермы и зарастали борщевиком голые поля.
Здесь, в Черёмуховке, было совсем не так. За каждым забором кипела жизнь. По дороге нам то и дело попадались молодые женщины и мужчины, спешащие по совхозным делам. Вдалеке слышались детские голоса.
— У вас тут и школа есть? — спросил я участкового.
— Есть, а как же! — ответил Павел. — Правда, только восьмилетка. Но зато учителя такие — потом в любой техникум поступишь!
— А ты местный?
— Местный. Здесь родился, здесь учился. Потом среднюю школу милиции закончил, и сюда участковым вернулся.
— Не скучно тебе здесь?
— В деревне-то? Когда скучать, если вокруг все знакомые? Это в городе скучно. Куда ни пойди — никого не знаешь. Захочешь поговорить, а не с кем.
Неожиданная точка зрения, но мне она понравилась. В ней чувствовалась правота.
Я вспомнил длинные дни наедине с телевизором, которые частенько бывали в моей прошлой жизни. Соседей по подъезду, которые даже в лифте не отрывали глаз от смартфона.
— Слушай, а телевизоры у вас тут есть?
— Есть кое у кого. Да что в них толку, если они только две программы показывают? По субботам в клуб кино приезжает — и то интереснее!
— Это хорошо, — улыбнулся я. — Кино — это хорошо.
Вдоль улицы Советов тоже вовсю цвела сирень. Её высаживали почти перед каждым палисадником, и разрасталась она буйно и своенравно.
Syringa vulgaris, неожиданно вспомнил я латинское название сирени. Сирень обыкновенная.
Похоже, воспоминания Андрея никуда не делись. Это здорово облегчало мне задачу привыкания к новой жизни.
Да и момент был выбран очень удачно. Никаких старых друзей и знакомых, которые могли бы заметить перемены в моём характере и странности в поведении. А осенью изменения будут не так заметны. Особенно, если я за лето вспомню, как можно больше.
— С чего думаешь начать? — спросил меня Павел.
Я задумался.
— Первым делом познакомлюсь с участком. Пожалуй, завтра и начну. Постараюсь за неделю обойти всю границу угодий.
— Хорошая мысль, — одобрил Павел. — Но в субботу-то отдохни. Кино в клубе, помнишь?
— А сегодня среда или четверг? — спросил я, прикидываясь рассеянным.
— Вторник! — захохотал участковый.
Эх, ещё бы число узнать и месяц! В кабинете председателя я искал взглядом календарь, но не нашёл.
А ведь число должно быть на автобусном билете! Если только я его не выкинул.
Мятый бумажный комочек отыскался в кармане брюк. Я развернул его. Десятое июня. Вторник.
Вот и ещё один кусочек мозаики встал на своё место. Теперь хорошо бы найти календарь и убедиться, что в семьдесят пятом году десятое июня выпало именно на вторник.
— Ты что там разглядываешь? — спросил Павел.
— Номер билета смотрю.
— И как?
— Счастливый! — улыбнулся я.
— Давай мы сначала вещи занесём, а потом к Голошеихе сходим? — предложил Павел.
— Почему Голошеиха? — поинтересовался я.
— А как? — удивился Павел. — Мария Антоновна замужем за председателем Голошеевым. Значит, Голошеиха и есть!
— Обидно вроде как-то звучит? — осторожно сказал я.
— С чего бы? — пожал плечами Павел. — Её в деревне все так зовут. Да и остальных женщин тоже — по мужу.
По деревянному мосту мы перешли неширокую мелкую речку, которая быстро бежала, журча под бетонными опорами. Под мостом ребятишки ловили пескарей удочками, вырезанными из орешника.
— Как речка называется? — спросил я Павла.
— Песенка, — ответил участковый.
И правда, Песенка, подумал я, прислушиваясь к негромкому журчанию. Хорошее название, верное.
— Вот и пришли!
Павел показал на невысокий основательный дом в два окна с треугольной, крытой железом крышей. Дом до самых окон зарос раскидистыми лопухами и лебедой.
— Огород Ильич в этом году не копал — не до того ему было, — словно извиняясь, сказал Павел.
— Сколько же этому дому лет? — спросил я, глядя на доски, которыми был обшит сруб. Когда-то они были выкрашены жёлтой краской, но давно выцвели и облупились.
Павел пожал плечами.
— Лет тридцать, наверное. Ильич его поставил, как с войны вернулся. Тогда вся деревня заново строилась. После войны тут одни печные трубы из земли торчали! Хоть фронт сюда и не дошёл, но бомбили немцы сильно.