Выбрать главу

Венька плаксиво затянул было:

— А чтой-то меня одного-о, хуже всех я, что-о ли?

Но отец, разминая папиросу, жестко сказал:

— Гражданин Сафонов сумел доказать, что его сын ни при чем. Значит, ты один, Арбузов, в ответе.

В этот момент Ромка готов был закричать на отца, обругать, сказать, что никогда больше не будет его любить. И лишь стыд перед людьми удерживал его.

Арбузиха вытерла глаза, печально заговорила:

— Вениамин, что же это ты, а? Стыдок-то какой, господи, в бандиты попал. И чегой-то ты какой уродился, а? Отец, бывало, клока сена колхозного не возьмет, горсти овса с конюшни не унесет, вон Степан Митрич знает, не даст соврать.

Конюх Мизинов подтвердил:

— Что верно, то верно, колхозным добром воровски не пользовался, знаю.

— И я не колхозное, — буркнул Венька.

— Ну все равно не свое, раз штрафуют за это. И где мне денег-то на штраф взять, а? Ты подумал, что мать тебя одна растит да еще двое под стол пешком ходят? С фермы сутками не вылажу. Какой же ты пакостник после этого, Веня-я!

Ромке было очень жаль Венькину мать. У него даже веки стали тяжелыми, и в глаза будто песку насыпали.

Сафонов сочувственно сказал:

— Да, Таисия Васильевна, не повезло вам, попались вы с сыном в когти коршуна, полетят теперь от вас перья, — и со значением закончил, обращаясь к Сигачу: — А ты, Колька, смотри язык-то шибко не распускай, как бы тебе его ненароком не укоротили.

Сигач и голову не успел поднять, как вдруг конюх Мизинов поднялся со стула и пошел к двери.

— Да, устроили тут комедь председатель с егерем. Пойдет теперь по селу, как егерь Хромов над вдовами измывается. И за что? Добро бы она ему на хвост соли насыпала.

Механик Силыч поднялся во весь свой немалый рост, схватил в горсть черный ус, с гневом сказал:

— И не стыдно тебе, Степан Митрич, Сафонову потакать? Ты же депутат, власть Советская на селе, а разбой на природе покрываешь? Прав егерь, что за народное добро грудью встает, с собой не считается. Поболе бы нам в село таких людей присылали, вот что я скажу напоследок!

Старик Мизинов растерянно развел руками и снова опустился на стул, рассерженно и косо глядя на Силыча. Сафонов сдвинул ноги, весь подобрался, но промолчал. Венька задергал лопатками и захлюпал носом.

— Ну, Вениамин, проси теперь у егеря прощенья, скажи, что не будешь больше, — Арбузиха положила желтую сухую руку с крупными пальцами в трещинках на плечо сына, попыталась прижать его к себе, но Венька резко отстранился. — Ну ясе, сынок, проси прощенья. И не водись больше с такими, кто тебя на погибель толкает, а сами в сторону. Водись вон с Колей Сигачевым, с Ромкой егеревым… Ну скажи ему, Коля, чтобы попросил прощенья, чтобы слово дал.

И тут Сигач вздрогнул, словно его кнутом стегнули, и с раздражением закричал:

— Ничего я про ваши дела не знаю! Никакого акта я не подписывал и Веньку не вида-ал!

Он плечом открыл дверь так, что все переборки заходили, загремел половицами в сенях.

Ромка оцепенел: такого от Сигача он никак не ожидал. Отец помрачнел.

— Есть же люди… Посмотришь — вроде добрые, приветливые, руку тебе при встрече жмут, а коснись дело за правду встать, сразу на попятную.

— Ну ладно, Васильич, ты уж слишком, — Аким Михайлович с треском оторвал от газеты на столе узкий клин, стал вертеть, изменив привычке, не флотскую цигарку, а козью ножку. — Тебе бы все сразу вот. Поглядим, что дальше будет… Ну, Вениамин, как решил? Даешь слово, что больше не будешь на природе браконьерствовать?

Венька Арбузов давно уж и плакать позабыл — сидел пришипившись, насторожив уши, — слова Сигача как будто подбодрили его. Он выслушал Акима Михайловича с очень малым вниманием и большой готовностью дать любое слово:

— Ну да, ну да, дядь Аким, не буду больше! Это все Левка, а я сам-то ни в жизнь не стал бы утку душить. Левка, он всегда командовать лезет, а самого вон даже егеренок… то есть Ромка Хромов и то победил!

Сафонов уколол Веньку бешеным взглядом, вскочил и вышел, хлопнув дверью. Венька прикусил язык. Механик Силыч и старик Мизинов переглянулись, а отец взял со стола акт, сложил его и разорвал на четыре части.

Глава X

Ромка тосковал. Вот уже две недели, как отец не отпускает его от себя и каждый день и почти каждую ночь таскает на озера и в лес. Как теперь идут дела в Пионерском дозоре? Может, он уже развалился давно?

Выспавшись после ночной работы, Ромка уселся на крыльце, обнял Руслана за шею. Кобелю тоже было невмоготу — распахнул пасть и вывалил язык: жара.