Отец, невзирая на жару, бродит по двору, как неприкаянный, с открытой солнцу головой и все бормочет, бормочет. Иногда Ромке удается разобрать несколько слов, и он догадывается, что отца не покидает забота, как все-таки поймать таинственных браконьеров, которые вот уже несколько ночей уходят безнаказанными.
— Ну, а ты-то, Ромка, неужели ничего не придумал? Не ждать же, пока они сами принесут снасти. Нашелся один какой-то… Наверно, не из этого села. Здешний разве принес бы?
Отец присел на чурбак, закурил. Сплюнув табачную крошку, поморщился.
— Да-a, задержать бы парочку браконьеров… Эх! Можно было бы устроить в клубе показательный суд. Ну да ладно, хватит играть в прятки. Нынче ночью, Ромка, костьми ляжем, а браконьерскую лодку схватим. Так?
Ромке сейчас было не до разговоров с отцом: по дороге шли Нюшка Мордовцева и Дуся Струева. Куда они пойдут?
Он отпустил Руслана, подбежал к калитке.
— Нюшка, Дуська, айда сюда!
Он распахнул калитку, но девочки остановились у палисадника.
— Подойди-ка на минутку, — подозвала Нюшка и, когда он захлопнул за собой калитку, заторопилась: — Нас Сергей Иваныч прислал. Что, говорит, с Хромовым, почему, говорит, не является на дежурства? А у нас что делается, что делается, прямо ужасти! Тебя нет, Кольки Сигача нет. Саня Мизинов увиливает. Только мы с Дуськой.
— Но ведь другие-то дежурят? Весь дозор, что ли, развалился?
— Ничего не развалился, да толку-то что? — вмешалась Дуся. — Они разве могут так браконьеров ловить, как вы с Колькой?
— Конечно, не могут, чего там говорить! Сергей Иваныч тоже так думает, я слышала. Вот он тебе записку прислал.
Нюшка протянула сложенный вдвое листок бумаги. Сергей Иванович наказывал прийти на берег Сигачева озера в лагерь Пионерского дозора.
— Это еще что за лагерь такой? Когда это вы успели?
У Нюшки заблестели глаза.
— Это все Аким Михайлович постарался. Они с Сергеем Иванычем достали в районном обществе туристов три палатки, и теперь у нас своя база. Только палаток не хватает, в дозоре уже сорок пять человек, вот как! Даже Семимильный пришел, сафончиков приятель. И еще с ним другие, тоже из сафончиковой ватаги.
— Думаешь, почему они бросили Сафончика? — спросила Дуся. — Да потому, что ты Сафончика победил, вот что!
Ромке до смерти захотелось побежать скорей к палаткам, да разве убежишь сейчас? Отец-то вон он, уселся на чурбаке, как на насесте, и все видит. А может, и слышит?
— Тише вы, а то отец… Он ничего про дозор так и не знает. Я ведь разве проговорюсь. Вы скажите Сергей Иванычу, пусть он разрешит открыть тайну дозора отцу, лады? Все равно все скоро узнают. А то я так и буду к нему, как телок, привязанный.
— Ладно, скажем, — пообещала Нюшка. — А ты пока с отцом поработай, ничего, раз уж такое дело, мы и без тебя управимся, только бы Кольку Сигача уговорить, а он Мизинчику велит и все.
Ромка поморщился: ишь ты, и без него, слышь, обойдутся. Ой ли?
— Ну ладно, там увидим. А мне потом сообщите, что Сергей Иваныч скажет, не забудьте, смотрите, дело серьезное!
Ромка вздохнул, погладил лоб и, случайно нащупав между бровями вертикальную складку, насупился еще больше. С таким солидно-озабоченным видом он проводил девочек и вернулся к отцу.
— Так просто, по делам они приходили, — ответил он на вопросительно-любопытный взгляд отца и нарочно умолк, хотя ему так и зуделось рассказать про Пионерский дозор, про лагерь на Сигачевом озере, про ночные поиски браконьеров.
Отец чему-то усмехнулся, но расспрашивать не стал.
— Айда на озера, Ромка, я тебе кой-что интересное покажу. Руслана не возьмем, в лодке какая ему прогулка.
— Ага, сейчас, только ружье возьму.
— Это зачем же? Охотничий сезон закрыт.
— Как же без ружья, в лес же идем, а там зверья полно!
— Ну и пусть себе зверье по лесу ходит, нам-то что? Ты зверя не трогай, и он тебя обойдет, вот и согласие.
Через час Ромка с отцом уже плыли вдоль зеленых берегов дальних малознакомых озер. Вода так сверкала на солнце, словно все озера были усыпаны новенькими гривенниками. Ветер приятно холодил кожу на лице и на груди, воздух над водой не утратил еще утренней свежести. Пряно пахли прибрежные травы.
— Скоро косить будем… Эх, с детства люблю сенокос, никакой работы лучше нет, — тихо сказал отец. Его медлительный, но цепкий взгляд обводил кромку берегов, кудрявую поросль на островках, глаза щурились от блеска воды, а на обветренном, с потрескавшимися губами лице дрожали и переливались светлые блики.
Ромка разнежился, привалился к корме и бросил руль. Приятно вот так полулежать в лодке и, чуть сощурившись, смотреть в озерную даль: она кажется таинственной и бесконечной, как неведомая страна. Наступает сладкая истома, чуть дремлется, и кажется, что тебя колышет в люльке кто-то неведомый, но очень, очень добрый.