И в этом селе такие есть. И вообще здесь в каждом доме — ружье, иногда просто так, на всякий случай. И хоть полны дворы телят и свиней, гусей и уток, идут друзья и шабры в лес за добычей, не зная ни сроков, ни жалости, ни любви.
Но все-таки теперь стало легче, все-таки не один. Помогают и председатель сельсовета Аким Михайлович, и колхозный механик Силыч, и вот теперь учитель Сергей Иванович с ребятишками. Может, скоро придет такая пора, когда егерю о браконьерах и думать не придется? Только и будет забот, что о птицах да зверушках?
В низине перед речкой Линдой росла известная всему селу старая черемуха. Ей не меньше ста лет, а она все еще одета листвой и обвешана гроздьями почти совсем черных, с горошину каждая, ягод. Долгие годы ломали и общипывали ее местные жители, не жалея, а она все курчавится, все цветет, и ничего-то ей не делается.
Но егеря задержали у черемухи не ягоды. Небольшая луговина перед ней была сплошь истоптана лосиными следами, там и тут серели катышки помета, пятна крови ярко выделялись на подсохшей траве.
Хромов обошел луговину, прошел по тропе к речке. Здесь, у топкой старицы, торфянистая земля была изрыта кабанами, цепочки их следов пронизывали заросли осоки и тростника, а лосиная тропа обрывалась у пологого бережка — у водопоя. Крови здесь не было.
Хромов пригнулся к поломанному кусту вербы, ему показалось, что за кустом что-то лежит.
— Ха ха!
— Вот нечаянность!
Егерь, вздрогнув, резко обернулся. Сердце холодно ворохнулось в недобром предчувствии: перед ним стояла неразлучная троица — ласково улыбался Мордовцев, откровенно злорадствовал Сафонов, вздрагивал рыхлыми щеками Колька шофер.
— Доброго здоровьица вам, Владимир Васильевич! Черемушкой пришли побаловаться? — Мордовцев принялся не спеша закуривать. — Черемушка ягода славная и к тому же пользительная. От поносу шибко помогает… Да чего это вы так подозрительно на нас глядите? Что с ружьями? Так это мы вредных птиц сшибаем, помогаем вам, значит, охранять полезную дичь, фауну, значит.
Егерь молчал, ждал. Чепуха, что они пришли сюда с ружьями сорок да ворон бить. За лосятиной они пришли, факт. И, наверно, уже успели. Недаром на траве кровь. Но где же мясо?
— Опять браконьерствуете? Куда убитого лося дели?
— Да что вы, уважаемый Владимир Васильевич, какой лось? Да мы ни духом… Да и куда сейчас лосей бить? Мясо в такую жару разве пролежит?
— Знаю, куда, на рынок в район. Вы из-за жадности готовы всю живность перевести, даже в охотхозяйстве до срока охотитесь. А тут заказник, поняли?
— Послушайте, товарищ егерь, — с ухмылкой сказал Колька-шофер. — У нас свои сроки для охоты, с давних времен после петрова дня начинаем. Спросите кого угодно в селе, всякий скажет, что сразу после покоса.
— А сейчас государственный закон есть! — Хромов понимал, что кричит зря, что он совершенно неправильно начал разговор. Но слишком нахально вели себя браконьеры, слишком внезапна была встреча, и нервы в предчувствии беды сдали. — Мало одному было тюрьмы за лося? И другие захотели?
Сафонов вскинул ружье на уровень пояса, повел стволами.
— Тюрьмой попрекаешь, гад? Валяй, валяй, а только не жить тебе, собаке, решим сейчас и концы в Линду!
Хромов поверил сразу: Сафонов человека убить может, ненависть душит его и мутит сознание. Он даже заикается от этой ненависти. Вся надежда на Мордовцева — тот побоится допустить убийство. Зачем без оружия пошел в лес — грозились же однажды!
Хромов ждал: вот-вот Мордовцев поднимет отечные веки, скажет Сафонову… Нельзя же убивать человека, человека же! Но Мордовцев равнодушно сплевывал табачную горечь себе под ноги и глядел в сторону. Егерю стало по-настоящему страшно. Он кинулся вперед, головой сбил Мордовцева с ног.
Тяжелый тупой удар в затылок остановил его, бросил на землю.
— Дождался, гад. Все село взбаламутил, детей с родителями разбил…
— Не до смерти бейте, мокрых дел мне не нужно, а память чтоб была, пусть жизнь инвалидом кончит.
— Засудят нас, Прокофий Митрофаныч, убери ружье, Сафон, не стреляй!
— Не бойтесь, не засудят. Кто ему без свидетелей поверит? Все статьи назубок знаем.
Хромов попытался приподняться, но на груди осела многопудовая тяжесть, и сознание помутилось.
Очнулся, пополз… К речке, к воде, пить… Окунул голову, чуть не захлебнулся, но все пил, пил.
Вокруг — никого. Ни Мордовцева, ни его приятелей. Да были ли они? Были: боль пронзает то грудь, то бока, стреляет в пояснице. Может, затаились где? Что они тут наделали? Лося убили? Поискать, куда спрятали.