Город ради свежего утречка забыл свою обычную летнюю лень и весь гудел от шнырявших по улицам автомобилей. Роузи заметила грузовичок Споффорда, но самого Споффорда рядом не было; она попыталась свернуть и чуть не столкнулась с нью-йоркским автобусом, который как раз вывернул из-за магазина сладостей, где у него была конечная остановка. Удар по тормозам, слава богу, колодки хорошие, и сзади в кузове упало что-то тяжелое.
Автобус аккуратно объехал ее, презрительно фыркнув выхлопом, и скрылся из виду; Роузи извиняющимся жестом подняла руку, и какой-то пассажир, которого она не разглядела сквозь зеленоватое стекло, махнул ей в ответ. Она подобрала с сиденья «Надкушенные яблоки», сунула книгу под мышку и пошла по Бриджес-стрит к Болл-холлу. Когда она была маленькой, ей казалось — а как иначе, — что это выстроенное в девятнадцатом веке здание из красного кирпича, четырехэтажное и самое большое в городе, называлось Болл-холлом (резная каменная надпись полукругом над входной дверью) из-за того, что по углам на крыше у него красовались большие каменные шары[118]. Когда-то она ходила сюда к дантисту, тот держал здесь кабинет. Фамилия у него была Свирл. Ему казалось, что это смешно; а Роузи думала, что просто одно к другому очень подходит, вроде как Болл-холл. Большой город, большие, странно пахнущие залы больших Болл-холлов; она так и не отучилась пока сравнивать тот город с этим, маленьким.
Секретарша Алана Баттермана испуганно подняла на нее глаза.
— Ой, простите, пожалуйста, — сказала она. — Мистер Баттерман сегодня утром на похоронах. Он про них забыл. Пришел сюда, и ему пришлось бежать обратно домой, переодеваться.
— Да нет, все в порядке.
— Он вернется через пару часов.
— Что ж, тоже неплохо. Просто зайду к вам еще раз. Я не то чтобы очень спешила.
В офисе стоял смутный запах медикаментов и дезинфицирующих средств, никуда не денешься, когда вокруг кабинеты практикующих врачей и стоматологов; и Роузи невольно вспомнила о тех фантазиях, которыми тешилась в детстве, когда брела к доктору Свирлу, — вот сейчас она придет, а он заболел, или уехал в отпуск, или умер. И ни разу ничего подобного. Выйдя обратно, в набирающий обороты день, она поймала себя на том, что в горле у нее пересохло, а сердце стучит слишком часто.
Два часа. Ну и ладно. Пробежаться по магазинам или так, вообще. В нерешительности она вышла к мосту, а потом и на сам мост, вглядываясь в речную даль — к югу, туда, где должен стоять на скале Баттерманз; но нет, слишком далеко, даже в такую ясную погоду.
Вся эта затея вдруг показалась ей постылой и никому не нужной, и не разворошила она это осиное гнездо только лишь потому, что Алан очень вовремя смылся на неожиданно свалившиеся похороны; может, ей следует воспринимать данное обстоятельство как знак; может, оставить Закон в покое и вернуться потихоньку домой. Но, подумав о доме, она представила себе Аркадию, а не облицованный булыжником дом в Каменебойне. Так что, где-то про себя, она уже давно все решила, невзирая на все эти трепыхания.
Он спросит ее (ей так казалось, она просто представить себе не могла, что не спросит, вполне естественное с его стороны желание во всем разобраться), почему она собирается начать соответствующую юридическую процедуру. Да нет же, не хочу я ничего начинать, тут же пришел ей в голову ответ; покончить кое с чем хочу, чего не отнять, того не отнять. Однако это не ответ.
Если по большому счету, никаких причин и не нужно было выдумывать. Проблема в том, что у нее нет больше причин оставаться замужем, вот и все.
Ей казалось совершенно очевидным: ничто не могло бы послужить действительной причиной для развода, если бы причины сохранить этот брак оставались в силе, — ни растущее чувство неприязни (она при всем желании не могла решиться на более сильное слово) к Майку, ни его залеты, ни капризы. Ей казалось, что в былые времена, в Былые Времена, во времена ее родителей или еще того раньше, вообще не нужно было никаких причин: сам факт замужества уже был необходимой и достаточной причиной для того, чтобы оставаться замужем. Теперь же — стоило только бросить самый беглый взгляд на собственных знакомых, на то, что показывают по телевизору и о чем пишут в газетах, и доказательств тому можно было бы набрать вагон и маленькую тележку, — теперь те, кто продолжал жить в браке, продолжали жить в браке только ценой постоянных усилий, направленных на выяснение одного-единственного обстоятельства: а почему, собственно, они до сих пор не развелись; причем усилий каждодневных, поскольку в любой день могли и впрямь оказаться в разводе. Логическое допущение, что браки, основанные на добровольном выборе, на обоюдном желании быть вместе, должны быть прочнее тех, что держатся (подобно браку ее родителей) на чистой воды нежелании нарушать сложившиеся социальные условности; на деле же брак по взаимной склонности мог растаять буквально в одночасье, из-за минутного невнимания к партнеру. И не оставить после себя ничего: скажем, причины быть вместе.
118
...