На это жнец, к которому обратились с подобной просьбой, отвечает довольно резко: «Убирайся с тем, что у тебя в руке! Уже не раз прогоняли за такое».
В очень древние времена существовал обычай отдавать работникам в конце жатвы столько ячменя и других злаков, сколько они смогли сжать за один день. Этот обычай сохранялся на протяжении эпохи фараонов. У Петосириса, когда жнецы работали на хозяина, они говорили: «Я хороший работник, который приносит зерно и наполняет две житницы для своего господина даже в плохие годы усердием своих рук всеми полевыми злаками, когда приходит сезон „ахет“».
Но теперь наступает черед жнецов. И они говорят: «Да возрадуются дважды те, кто сделал в этот день поля изобильными! Они оставили крестьянам все, что они соберут».
Другие, хоть и жалуются, что им оставили мало, все же утверждают, что и это немногое стоит собрать:
«Маленький сноп за весь день, я работаю ради него. Если ты будешь жать за один этот сноп, лучи солнца падут на нас, озаряя наши труды».[263]
Опасаясь воров и прожорливых птиц, зерно сразу увозили. В районе Мемфиса сжатые колосья перевозили на ослах. Вот целая вереница ослов, ведомых погонщиком, прибывает на поле, вздымая тучи пыли. Снопы бросают в веревочные вьючные мешки. Когда они заполняются, сверху еще накладывают снопы и перевязывают веревками. Ослы несут ношу, перед ними скачут ослята, до которых никому нет дела, а погонщики шутят или бранятся, размахивая палками: «Я привез четыре кувшина пива!» – «А я, пока ты сидел (без дела), отвез на моих ослах 202 мешка!»[264]
В Верхнем Египте иногда тоже использовали ослов,[265] но обычно сжатые колосья переносили люди. Может быть, поэтому, чтобы сократить сроки уборки урожая, колосья срезали очень коротко, оставляя на полях длинную солому. Колосья уносили в веревочных сетках, натянутых на деревянные рамы с двумя ручками. Когда такая сетка заполнялась и в нее уже невозможно было добавить и горсти колосьев, в ручки этих носилок вставляли шест длиной в четыре-пять локтей и закрепляли его узлами. Двое носильщиков поднимали шест на плечи и несли сетку с колосьями на ток, весело распевая, словно для того, чтобы доказать писцу, что их участь не хуже: «Солнце светит в спину. А Шу мы дадим за ячмень рыбу!»
Один из писцов подгоняет их, говоря, что, если они не поторопятся, их застигнет новый разлив. Он говорит: «Эй вы, поспешите! Пошевелите ногами! Вот уже идет вода. Вот она сейчас дойдет до снопов!»
Он, конечно, преувеличивает, потому что до следующего разлива Нила по крайней мере еще два месяца.[266]
Эту сцену сменяет другая. Один носильщик взялся за шест носилок с колосьями. Другой тоже берет шест, но явно старается замедлить ритм работы. Он говорит: «Не нравится эта сетка с колосьями моему плечу. Какая она тяжелая, о сердце мое!»
Колосья разбрасывают на току, где земля хорошо утоптана. Когда слой колосьев достаточно толст, на ток вступают быки, погонщики с кнутами и работники с вилами. Быки топчутся на току, а работники перетряхивают пилами колосья. Жара и пыль делали эту работу нелегкой. И все же погонщик подгоняет быков:
Время от времени какой-нибудь бык наклоняется, подбирает все, что попадется, – солому и зерно, но никто не обращает на это внимания.[267]
Когда быков уводили, работники еще старались вилами частично отделить зерно от соломы. Более мягкая, чем порно, полова оказывалась сверху. Ее можно было смести метелками. Под конец для этого использовался своего рода дуршлаг. Работник наполнял его зерном, брал за ручку, поднимался на цыпочки как можно выше и высыпал зерно, чтобы ветер сдувал полову.[268]
Но вот зерно очищено. Берутся за дело писцы со своими принадлежностями и мерами для зерна. Горе тому земледельцу, кто попытался утаить часть урожая или же при самых лучших намерениях не смог собрать урожай, которого ожидали с его поля. Виновного кладут на землю и бьют, а в дальнейшем его, может быть, ожидают и более суровые наказания. Работники с корзинами, полными зерна, проходят между нишами, входят на двор, окруженный высокими стенами, где стоят башни-зернохранилища высотой до неба. Эти башни в форме сахарных голов тщательно обмазаны изнутри, а снаружи выбелены известью. По лестнице носильщики поднимаются до отверстия, куда и ссыпают зерно. Позднее, когда оно понадобится, его можно выгребать через маленькую дверцу внизу башни.
В общем, все эти тяжелые работы проходят весело. Один-другой удар палкой быстро забывается. Земледелец к этому привык. Он утешался тем, что палка в его стране – удел многих и гуляла по спинам и менее привычных. Слова автора псалма[*42] вполне подходили египтянам:
Сеявшие со слугами будут пожинать с радостью,
С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои.[269]
Когда зерно опускали в землю, оплакивали «Пастуха Запада». Теперь урожай собран, все радуются, но надо отблагодарить богов. Считалось, что пока зерно провеивают, оно находится под защитой идола в виде раздутого посередине полумесяца.[270] Какой смысл вкладывался в этот образ? Отвечая на этот вопрос, мы можем заметить, что до сих пор крестьяне Фаюма устанавливают на крыше или подвешивают над дверью дома чучело в юбке из колосьев, которое они называют «арус» – «невеста». Этой «невесте» они преподносят чашу с питьем, яйца, хлебцы. Многие думали, и, по-видимому, не без основания, что древнеегипетский идол в виде полумесяца тоже назывался «невестой».
В то же время земледельцы приносили богине-змее Рененутет, которую, как мы знаем, чествовали виноградари, обильные жертвоприношения в виде снопов пшеницы, огурцов и арбузов, хлебов и различных фруктов. В Сиуте каждый земледелец подносил местному богу Упуауту первые плоды своего урожая. Сам фараон жертвовал сноп пшеницы богу Мину при большом стечении народа в день его празднества в первый месяц сезона «шему».[271] От великих до малых – все благодарили богов, дарующих все сущее, и с надеждой ожидали нового разлива Нила, который должен был возобновить цикл жизни.
VI. Лен
Лен вырастал высоким и жестким. Обычно его выдергивали в пору цветения. На цветных изображениях в гробнице Ипуи и Петосириса стебли увенчаны маленькими синими пятнами. Между ними растут васильки.[272]
Чтобы вырвать лен из земли, его захватывали обеими руками довольно высоко, стараясь не повредить стебель. Затем стряхивали землю с корневищ и укладывали стебли в ряд, ровняя от корней. Затем собирали стебли в снопики так, чтобы цветы торчали с обеих сторон, и связывали посередине жгутом из таких же стеблей, которыми приходилось жертвовать. Египтяне знали, что самое лучшее и прочное волокно получалось из льна, еще не достигшего полной зрелости. К тому же один из древних текстов настоятельно советует выдирать лен в пору цветения. Однако следовало сохранять часть урожая до полной зрелости, чтобы получить семена для следующего посева, а также для лекарств.
Работники уносили снопики льна на плечах, дети – на головах. Счастливчики, имевшие ослов, наполняли льном переметные корзины и приказывали погонщикам следить, чтобы ни один снопик не выпал по дороге. На месте их уже ожидает человек, который обивает снопик льна об наклонную доску. Он кричит им: «Поторопись, старик, и не болтай слишком много, ибо люди с полей идут быстро!»
Старик отвечает: «Когда ты мне принесешь их 1109, я их причешу!»
264
Рельеф из Лейдена, cat. № 50 (Wr. Atl., XX, 1, 422). Мемфисские рельефы времен Древнего царства подтверждают, что тогда урожай увозили на ослах (
270
Mem. Tyt., I, с. 64;
272
Mem. Tyt., V, 30; Wr. Atl., I, 19, 422 (Leide, cat. № 50), 193, 346. Кроме того, уборка льна изображена в гробницах Среднего царства в Бенихасане, Эль-Берше и Меире; ср.: Petosiris, табл. 13.