Служанка Реджедет, которую, наверное, черт попутал, выбрала именно такой момент, чтобы сообщить своему брату о тайне своей госпожи. Ей за это здорово досталось, потому что у брата в руках был как раз снопик льна – самое подходящее, чем можно отхлестать нескромную девицу.[273]
VII. Полевые вредители
Мы уже знаем, что урожаю угрожали многочисленные враги. Когда колосья наливались, а лен зацветал, грозы и град обрушивались на поля Египта, а вместе с ними их разоряли люди и животные. Седьмой язвой египетской была саранча, приносимая восточным ветром, которая уничтожала все, что оставалось: на деревьях – ни листика, на полях – ни травинки. Перед лицом таких врагов крестьянин мог только просить заступничества у богов, и прежде всего взывать к богу саранчи. Но с некоторыми нежеланными гостями, посещавшими его сады весной и осенью (иволгами – «гену» и сизоворонками – «сурут»), он мог бороться и сам довольно успешно.[274] Эти полезные птицы, истребляющие множество насекомых, становятся врагами крестьянина, когда созревают плоды. Художники изображают, как они кружатся над плодовыми деревьями. Охотники ловят их в большие сети, растянутые над деревьями с помощью кольев. Сеть не мешает птицам добраться до плодов, но, когда птиц собирается много, дети тихонько подбираются к дереву и выдергивают колья. Сеть падает, накрывая дерево и пернатых воришек. Охотники входят в эту легкую клетку, собирают птиц как плоды и сажают в клетки. Кроме сетей египтяне пользовались ловушками с пружиной, известными с глубокой древности.[275]
В период миграции перепелки прилетают в Египет тучами. Они настолько устают после долгого перелета, что падают на землю. Разумеется, египтяне предпочитали ловить здоровых птиц. Рельеф, хранящийся в Берлинском музее, показывает нам шестерых охотников с мелкоячеистой сетью, натянутой на деревянную раму. Обращает на себя внимание костюм охотников. Они обуты в сандалии, чтобы ходить по жнивью, и подпоясаны белыми платками. Когда стаи перепелов появляются над сжатым полем, охотники вскакивают и начинают размахивать своими белыми платками, вызывая среди птиц панику: растерянные перепела начинают метаться и в конце концов попадают в сеть, запутываются лапками в мелких ячейках, мешают друг другу и не могут вовремя высвободиться. Четверо охотников осторожно поднимают раму с сетью, а двое выбирают из нее пойманных перепелов.[276]
В семьях земледельцев охотно лакомились перепелами, да и боги ими не пренебрегали. Например, Амон за время царствования Рамсеса III получил в дар 21 700 перепелов.[277] Эта цифра составляет примерно одну шестую часть от общего числа птиц, пожертвованных Амону в то же время.
VIII. Животноводство
Древние египтяне долго, «на ощупь» выбирали животных, которых можно было бы с пользой приручить и одомашнить. Человек подружился на охоте с собакой. Бык и осел оказались полезными для перевозки грузов. Кочевники весьма ценили овечью шерсть, в то время как египтяне считали ее неприемлемой ни для своих покойников, ни для живых. Баранам они предпочитали коз. Помимо этих животных, которых удалось быстро одомашнить, так же как и свинью, египтяне ловили на охоте и содержали в своих загонах газелей, оленей, саблерогих антилоп, ориксов, коровьих антилоп (бубалов), каменных козлов, мендесских антилоп, аддаксов и даже омерзительных гиен.[278] В эпоху Среднего царства правитель нома Орикса содержал в своих загонах нескольких животных, по названию которых был назван этот ном. В период Нового царства египтяне отказались от подобных опытов. Один из школьников удостоился такого выговора:
«Хуже ты, чем козел в горах, который живет беганьем, он не провел [еще ни одного] полдня пахая, и не ступал [еще] на току совершенно» (перевод М.А. Коростовцева).[279]
Таким образом, египтяне ограничились только самыми полезными для человека животными; это были лошадь, бык, осел, коза, баран, свинья, гусь и утка.[280] Верблюд был известен лишь жителям Восточной Дельты. Что касается кур, то они появились гораздо позднее. Разумеется, и другие животные пользовались вниманием и заботливым уходом, но главным образом в храмах, где они почитались как боги.
Лошадь была известна в Египте незадолго до времен Рамессидов[*43] и, несмотря на контрибуции, накладываемые на азиатские народы, все еще встречалась в Египте довольно редко.[281] У Хеви была конюшня, стоявшая отдельно от хлева для быков и загона для ослов. Но Хеви был царским сыном Куша и занимал одно из первых мест в государстве,[282] он – один из немногих привилегированных, кто выезжал на своей колеснице, направляясь во дворец, на прогулку или на осмотр своих владений. Владельцы лошадей не решались ездить на них верхом. Всего два-три раза, насколько мы знаем, египетские художники изображали всадников.[283] Кочевники были куда смелее. Во время военных действий, когда колесница оказывалась поврежденной, они отпрягали лошадей, вскакивали на них верхом и уносились прочь. На лугах лошадей пасли отдельно от остальных животных.
Хлев для быков обычно находился неподалеку от хозяйского дома, рядом с хлебным амбаром, в одной ограде. Там ночевали и слуги, чтобы стеречь быков и выводить их по утрам. В маленьких глинобитных хижинах, черных внутри и снаружи, ухитрялись они готовить ужин из своих скудных, тут же хранящихся запасов. Слуги, тяжело нагруженные, шли впереди стада или за ним. Чтобы облегчить ношу, они распределяли ее на две равные части – в кувшинах, корзинах или узлах, которые несли на коромыслах. Если у них было только одно место – узел, кувшин и т.д., – они несли его на палке, перекинутой через плечо. Так делал Бата, но ведь он был очень сильным парнем! Женщины на него заглядывались. А большинство пастухов – несчастные бедняки, заморенные работой: лысые, больные, с редкой бороденкой, с большим животом, а иногда такие тощие, что страшно смотреть! В одной из гробниц Меира беспощадный художник изобразил их именно такими без всяких прикрас.[284]
Жизнь пастухов нельзя было назвать монотонной. Если пастух любил своих животных, он постоянно с ними разговаривал и, зная места с наилучшей травой, водил туда своих любимцев. Животные отвечали ему преданностью и тем, что быстро росли, нагуливали жирок, приносили большой приплод. А при случае сами оказывали пастуху какую-нибудь услугу («Сказка о двух братьях»).
Для пастуха всегда бывал нелегким переход через болота. Там, где люди и взрослые животные не теряли почвы под ногами, теленок мог утонуть. Поэтому пастух взваливал его себе на спину и решительно шел в воду. Корова-мать следовала за ним с жалобным мычанием, испуганно тараща глаза. Мудрые быки в сопровождении других пастухов шли спокойно, соблюдая порядок. Если место было глубокое, а рядом – заросли тростника и папируса, следовало опасаться крокодилов. Но пастухи древности знали, какое слово сказать, чтобы крокодил тотчас превратился в безобидное растение или чтобы ослепить его.[285] Полагаю, эти магические слова не были позабыты и в эпоху Рамсесов, но документы на этот счет молчат. В гробнице в Эль-Берше сохранилась песня одного пастуха, который прошел через много стран:
У Петосириса пастух дает своим коровам поэтические имена: Золотая, Сверкающая, Прекрасная, как если бы они олицетворяли богиню Хатхор, которой принадлежат все эти эпитеты.[287]
Случки, рождения телят, бои быков и постоянные переходы были теми основными моментами, когда пастух мог показать свои знания и самоотверженность. Если он попадет впросак, тем хуже для него. Если крокодил схватит теленка, если вор угонит быка, если болезни опустошат стадо, никакие объяснения не принимались. Виновных укладывали на землю и били палками.[288]
274
278
280
«Князь» Эль-Каба. Рении, насчитал 122 быка, 100 баранов, 1200 коз и 1500 свиней (Urk., IV, 75).
281
Рамсес III всемерно старался увеличить поголовье скота в Египте: «Я дал тебе [Амону] стада на юге и стада на севере, быков и всякой птицы, и мелкого скота сотни тысяч, с надсмотрщиками за быками, писцами, надсмотрщиками за зерном, стражниками и многочисленными пастухами» (Рар. Harris, I, 7, 9). Ориксы всегда приносились в жертву в храмах, и Рамсес III посылает за ними охотников в пустыню (Рар. Harris, I, 28).
283
Остракон из Дейр-эль-Медина, 2159;