А в общем ничего, думал Пирс нынешний, глядя на проплывающие мимо луга, пруды и городишки. Очень мило, даже более чем, просто чудесно, хотя, конечно, это не та запредельная страна, где травка всегда зеленее. Мальчишкой он этого понять не мог — да и будучи взрослым тоже помнил об этом далеко не всегда, — но желать и жаждать суть вещи разные. Жажда, томление души по спокойствию, чтоб все было легко и просто, и отдохнуть как следует; тоска по счастью, которое мигом отливается в форму того вон пруда с утками и с нависшими над поверхностью кленами или вот этого каменного дома с зашторенными окнами, за которыми скрываются прохладные комнаты, и на высокой кровати откинуто покрывало, — тяжело доставшаяся мудрость научила его отличать такого рода порывы, навеянные мимолетным впечатлением, от истинных желаний, которые вытачивают свой предмет так долго и тщательно, что оказаться обманкой он просто не может.
Гошен. Западный Гошен. Восточный Бетель. Бетель. Выбор между Каменебойном, три мили, и Дальвидом, четыре, они выбрали Дальвид, прекрасно. Я хочу оказаться там прямо сейчас, в Дальвиде, в Дальних горах: и вот он тут как тут, или почти что тут как тут, только четверть века спустя.
Тем временем с автобусом, судя по всему, случилось что-то неладное. Он с видимым трудом взбирался на длинный, изобилующий поворотами подъем, куда менее крутой, чем многие из тех, которые давно оставил позади; где-то в самом его нутре завелся жесткий басовый ритм, как будто механическое сердце бьется в ребра. Водитель повозился с коробкой передач, подобрал скорость покомфортнее, и шум пропал, но тут же вернулся, как только подъем стад немного круче. Они уже едва ползли; казалось совершенно очевидным, что на эту горку им не взобраться, но надо же, взобрались, едва-едва, автобус храпел и отфыркивался, как загнанная лошадь, и с вершины им открылся дальний вид, оправленный в темную раму большеголовых деревьев, как на пейзажах Клода [12]: залитый солнечным светом первый план, серебристый зигзаг реки в зеленых берегах, влажные дали, плавно перетекающие в бледное небо с горками кучевых облаков на горизонте. Листва заслонила им солнце, и тут автобус сотряс резкий звук, похожий на удар, — полетела передача, все, приехали. Автобус из конца в конец передернуло дрожью, мотор заглох. В полной тишине — Пирс слышал, как шуршат о дорожное покрытие колеса, — машина скатилась по склону холма в стоявшую у подножия деревню: несколько каменных домов с балочными перекрытиями, кирпичная церковь, мост в один пролет через реку; и там, под любопытными взглядами нескольких стоящих на крыльце автозаправки, она же универмаг, обывателей, окончательно остановился.
Финиш, вашу мать.
Водитель вышел из кабины, оставив пассажиров сидеть, где сидели, головами вперед, как будто они куда-то едут, хотя поездка, судя по всему, закончилась прямо здесь и сейчас. Снаружи послышались звуки: открылся капот, водитель осматривает мотор, пытается что-то поправить; затем водитель нырнул в магазин, и некоторое время его не было видно. Вернувшись, он плюхнулся обратно на сиденье и взял микрофон — хотя, повернись он лицом к салону, полтора десятка пассажиров и без того прекрасно бы его услышали, может быть просто из чувства вины, — и сказал металлическим голосом: «Ну, что, народ, боюсь, что дальше мы с вами на этом автобусе не поедем». Восклицания, переговоры вполголоса. «Я позвонил в Каскадию, и они вышлют другой автобус, как только появится такая возможность. Может быть, через час или около того. Можете устраиваться поудобнее прямо здесь, в автобусе, или пойти прогуляться, как вам будет угодно».
Пирса всегда поражало, как умудряются автобусы и мелкое автобусное начальство неизменно делать вид, что они доставляют тебе максимум удобств, роскоши и даже наслаждения, — какую бы свинью они тебе при этом ни подкладывали. Он сунул книгу «Одиночеств» в боковой карман сумки и вышел наружу вслед за водителем, который, судя по всему, решил укрыться в магазине.
— Прошу прощения!
Нет, но какой все-таки день стоит, какой день! Настоящий свежий воздух, которого он набрал в легкие, чтобы окликнуть водителя еще раз, казался по сравнению с автобусным эрзацем ароматным и сладким.
— Прошу прощения!