— Гадкое, правда? — сказала она. — Но оно с секретом.
— Вот как?
Секунду она изучающе смотрела на него, потом окинула взглядом квартиру. Сид с ее отцом встречали новых гостей (бабушка с дедушкой? кто-то из них шел с палочкой, как на трех ногах).
— Иди за мной, — сказала она.
Она повела его вдоль по коридору, мимо приоткрытой двери Эффи; Ольга и Эффи, взявшись за руки, разговаривали приглушенными голосами.
— Она тебе потом погадает, — сказала она Пирсу.
— Правда.
Она втолкнула Пирса в другую дверь, оказалось — ванная, вошла сама и заперла за собой дверь.
— Если хочешь на картах, то у нее и карты есть. — Она сняла одну из болтавшихся сережек и положила ее на крышку сливного бачка. Затем подняла руку с кольцом, пристально глядя на камень, как будто это был магический кристалл, ногтем большого пальца другой руки открыла зажим и приподняла камень.
— Кольцо с ядом, — сказал Пирс.
— Осторожно, осторожно, — произнесла она. В кольце была малая толика какого-то белого вещества. Действуя аккуратно и четко, она взяла сережку и погрузила похожую на лопаточку серебряную подвеску в кольцо, вынула порцию и поднесла ее к ноздре. Глядя в зеркало над раковиной, она вдохнула ее быстрым шмыгающим движением, ноздря сжалась, словно схватила понюшку.
— Почему? — спросила она. — Интересно, почему это люди думают, что цыганки могут предсказывать судьбу.
Почему?
Это он мог объяснить. Он смотрел, вытаращив глаза: эта ванная была куда более странным местом, чем тот склад с эрзац-сексом. Она вновь погрузила сережку в кольцо и поднесла ему, словно кормила с ложечки, чуть приоткрыв рот, добрая няня, протянувшая порошок, пациент втянул его весь, вот молодчина. И еще раз.
— Я знаю почему, — сказал он.
— Что?
— Почему цыганки могут предсказывать судьбу.
— Ольга правда хорошо гадает, — сказала она. — Можешь узнать что-нибудь действительно важное.
Он знает почему, он знает почему. Он вообще много знал, но уж здесь-то он был совершенно уверен в том, что знает истинную причину, и даже когда смотрел, как она берет еще одну дозу, он чувствовал, как у него внутри, и сзади, и со всех сторон разом одна за другой открываются двери — в ту страну, где все становится просто и ясно, и от этого губы у него сами собой разъехались в улыбку. Она закрыла кольцо и, глядя в зеркало, вернула на место сережку, предварительно прикоснувшись к запорошенному кокаином кончику застежки кончиком языка.
Она поворачивалась к нему от зеркала, когда он схватил ее, легко и неторопливо, точным выверенным движением, как в танце или в кинематографическом объятии, и она подчинилась ему, как ни разу не сделала этого в Сидовом сне, а теперь, похоже, она была к тому готова. Пирса захлестнула волна восторга, было такое ощущение, что исполнилось давно загаданное желание, одно из тех подростковых желаний: теперь он мог заранее быть уверен, что будет принят женщиной, которую обнимет, как будто уже обнимал ее незадолго до того, как обнял в первый раз.
В дверь постучали.
— Секундочку, — сказала она через плечо Пирса. Они держали друг друга в объятиях, слушая удаляющиеся шаги; они поцеловались снова, превращаясь уже необратимо в огонь и лед.
— Давай-ка лучше вернемся к публике, — сказала она.
Гостиная была другой, книги, картины, остролист, опутанный мишурой и вспыхивавший огоньками, — как-то поживее, хотя словно бы издалека, более забавно и празднично.
— Обрати-ка внимание вон на ту даму, — сказал Сид, проходя мимо них по дороге в буфет и походя ткнув большим пальцем в сторону старухи-цыганки. — Не упусти свой шанс.
Ольга устроилась в освещенном лампой углу, перед ней был маленький столик, на котором она раскладывала, собирала и вновь раскладывала колоду карт.
— Я следующая, — прошептала Пирсу та, которая только что его целовала. — Меня ждет дальняя дорога.
— Да ты что? Разве не она должна была тебе это сказать?
— Мне нужен совет. Я собираюсь уехать надолго.
Ощущение потери, абсурдной и всеобъемлющей, захлестнуло сердце Пирса, однако теперешнее ощущение радости почему-то стало от этого только острее.
— Куда?
— В Европу. С театром и мим-труппой.
— Мим-труппой?
— Ты что, забыл, что я актриса? — с усмешкой сказала она. — Что-то вроде пантомимы. Любительский театр. У нас своя программа. И все, что полагается. — Она взяла его за руку. — У меня есть сценическое имя, — прошептала она.