Как-то раз, когда Споффорд был на грани отчаяния, Клифф наклонился над ним, приложил рот к груди Споффорда и внезапно громко завопил, как будто крикнул или рявкнул: Эй! Проснись! И Споффорд почувствовал, как все его существо встрепенулось, из глаз хлынули внезапные слезы.
И у нее тоже, когда Клифф сделал ей то же самое: как один из тех приборов, которые запускают остановившееся сердце. Он делал такое лишь дважды.
Он приготовил для нее чай, в котором Роузи не нуждалась; она решила, что он хочет чем-то занять себя. Дом пропах огнем, который всю зиму горел в высокой печке — Клифф называл ее женой, быть может, за матроноподобную фигуру, напоминающую песочные часы и веселое тепло. Клифф спросил Роузи как она, как Сэм.
— Сэм уехала, — ответила она. — Разве я не рассказывала тебе, куда она собирается?
— Нет.
— В Антарктиду, — тяжело сказала Роузи. — Можешь себе представить?
— Так далеко.
— Университетская исследовательская экспедиция, и ее выбрали. Два месяца. Она уже должна вернуться.
Клифф не ответил, но она знала, что он слышал.
— Клифф, — тихо сказала она. — Ты когда-нибудь вспоминаешь ту ночь?
— Ту ночь?
— Когда Бо, ты и я пошли в «Чащу». — Он взяла чашку, которую он ей дал, и обвила рукой ее теплое тело. — Ту зимнюю ночь. Когда Сэм была там.
Он сел перед ней, скользнув на стул экономным движением, и наклонился к ней, как будто она не попросила его вспомнить историю, а собралась это сделать сама.
Конечно, ей и не нужно было. Клифф знал всю историю. Как отец Сэм, Майк Мучо, присоединился к христианской секте «Пауэрхаус», и они помогли ему получить право опекунства над Сэм. Как в ту декабрьскую ночь Бо Брахман собрал их всех: ее, Споффорда, Вэл и Клиффа, словно команду спецназа или братьев по оружию, как они отправились в «Чащу», захваченную сектой, как Клифф и Бо вошли внутрь, а через какое-то время вышли, уже с Сэм. Больше никогда ни секта, ни Майк не пытались получить ее назад, не пожаловались в полицию и не обращались в суд. Почему? Никто не мог ей сказать. Майк уехал на Средний Запад, туда, где родился, просто поездка, сказал он; потом в Калифорнию, где женился на какой-то христианке; он посылал длинные письма Сэм, рассказывая ей истории о Боге и богослужении, которые вначале ей нравились, потом надоели, а в конце концов начали злить: как надоедливая старая тетка, которая посылает тебе детскую одежду или дешевые побрякушки еще долго после того, как ты уже выросла из них, потому что на самом деле она тебя не понимает.
«Он все-таки тебя любит», — сказала тогда Роузи.
«Он не любит меня, — просто ответила Сэм, констатируя факт. — Как можно любить того, кого не знаешь?»
Роузи так и не смогла решить, были ли эти люди по-настоящему опасны для Сэм; позже (но не тогда) она стала думать, что, похоже, они были исполнены благих намерений и по-своему добры, но ограниченны и только сбивали себя с толку; в результате их замыслы привели к жестокости, которую они считали милосердием. Может быть. Но она помнила — и это было все, что она могла ощущать так же остро, как тогда, — что Сэм вернулась из темноты на свет, из опасности к безопасности, как пропавшая девочка в сказке, спасенная из логова людоеда, посадившего ее в клетку и собиравшегося съесть. В то мгновение, в ту зимнюю ночь, когда она взяла Сэм в руки, ей показалось, что мир перестал раскачиваться и обрел стабильность.
Даже погода. Разве засуха, которая длилась несколько месяцев, не закончилась на следующий день — хорошо, может быть, через неделю — серией обильных, радующих сердце снегопадов во всех уголках этого края? Ободряющий, оживляющий, в конце концов даже тревожащий снег — сугробы были ростом с Сэм и даже почти с ее саму, как в детстве; она видела, как Сэм воспринимает мир, чувствует прикосновение замерзшей воды, видит голубых соек на усеянных шишками и покрытых снегом соснах, незабываемых, даже если ты не можешь точно вспомнить их.
И время, которое она провела в «Чаще» с ними. У нее там был припадок перед тем, как появились Бо, Клифф и Роузи. Иногда Роузи осторожно спрашивала ее: Сэм, что там произошло? Ты помнишь? Ты помнишь, как была там? И дочка всегда отвечала, что забыла, или просто не рассказывала то, что помнит.
Два самых основательных слова: помнить и его брат забывать.
— Значит, с ней все хорошо, — сказал Клифф, как будто отвечал на вопрос Роузи.
— Да, хорошо.
— Бо, — сказал он. — В ту ночь Бо попросил меня пойти с ним. Он сказал, что ничего важнее нет.
— И мне тоже. Но не сказал почему.
В ту ночь Бо сказал ей, что она больше никогда не увидит его, но не сказал почему или куда он собрался. Больше о нем не слышали или слышали только то, что кто-то слышал или видел его. Он так и не вернулся.