Вот так с ней герой входит в новую стадию жизни, последнюю. Его цель: победить смерть, поступать так, чтобы заслужить право умереть.
Он продолжал держать в руках полотенце для посуды и безупречно чистый стакан. На этот час дом вокруг принадлежал ему одному, и очень долго Пирс просто стоял; из водопроводного крана тихо журчала вода. Да, все так: во всяком случае, это имеет смысл, что одно и то же, именно так происходят некоторые дела вроде этих. Он был молод, а сейчас нет; ему даны на попечение две дочки, четырехглазая женская составляющая его души, и Карга, которой он подчиняется и у которой учится. Учится, как поступать и как уступать; как быть и агентом и пациентом; как изменять себя, стараясь изменить другого; как стареть и как умирать.
— Чушь собачья, — сказала ему Ру, но не сердито, когда поздно вечером Пирс (в чисто абстрактных или мифопоэтических терминах, ничего личного) описал ей эту трехчастную схему. Она натянула через голову фланелевую ночную рубашку и легла спать, не снимая шерстяных носков. — Ты же в это не веришь.
Да, именно чушь. Ру рядом с ним не была чьим-либо воплощением, она была от мира сего; больше чем кто-нибудь он знал, что она принадлежит этому миру и никакому другому. Что было странно, потому что долгое время она чувствовала себя выброшенной из этого мира, с трудом сумела прорваться в него и найти способ остаться. Тогда как его нужно было кнутом и пряником заставлять оставаться там, где находились все и вся. Один мир, в котором они могли быть оба: тот самый, в который она с таким трудом прорвалась и из которого он так упорно и безуспешно пытался вырваться.
Все это время мир переставал быть тем, чем он был, и вместо этого становился тем, чем он должен был быть. Когда Пирс в первый раз отправился в Европу, вернулась зима, и все старые страны оказались под снегом; закончилась всемирная весна, расцветшая повсюду в его двадцать шестой год или Год Великого Подъема; она сменилась холодным ветром с востока, который с тех пор дул без перерыва. «Прага захвачена зимой», написал «Нью-Йорк таймс магазин»[626] в одной из воскресных статей в 1979 году, уже после возвращения Пирса, который, однако, так и не добрался туда. Большие страницы показывали занесенные снегом дворцы и статуи, которые он не видел; на вымощенных булыжником улицах люди склонялись под ветром и снегопадом. Это означало также жуткий холод, пробирающий до костей, и отчаяние, потому что все становилось только еще хуже, и, чтобы выжить, нужно было притаиться и не тратить силы; ждать и надеяться или забыть о надежде; искушение съесть собаку и, может быть, соседей. Unicuique suum[627] в тюремных странах социализма.
Зима; весна. Барр написал — в одной из старых книг, которую Пирс перечитал в другую зиму in memoriam[628], — что человеческая культура централизованно преобразует биологические и физические факты в систему противоположностей. Выше — ниже; чистое — нечистое; мужское — женское; живое — мертвое; тьма — свет; юность — старость; день — ночь; земля — небо. В теории смысла они являются противовесами. Мир остается стабильным, пока они держатся на расстоянии друг от друга, и резко изменяется, когда они соединяются или исчезают. «Некоторые ученые (например, Дж. Кей, 1945) постулируют принцип в истории человечества, который можно назвать Законом Сохранения Смысла, по аналогии с физическим принципом сохранения материи. Согласно этому принципу, в жизни общества существует некоторое фиксированное количество смысла; когда оно уменьшается или исчезает в одном месте, то обнаруживается в другом; то, что теряет религия, приобретает наука, искусство или национализм; когда благодаря циничному веку, аналитической критике или социальному отчаянию самоотверженные акты гражданского героизма теряют смысл, он обнаруживается в самоотверженных актах нигилизма или в преклонении перед щеголями или отшельниками. И как ничто никогда не теряется, так и новый смысл никогда не возникает; то, что кажется совершенно новыми резервуарами смысла — в алхимии, психиатрии или социализме, в зависимости от века — являются только водосборами смысла, который где-то в другом месте незаметно испарился».
626
Журнал «Нью-Йорк таймс магазин» — воскресное приложение к газете «Нью-Йорк таймс». Издается в Нью-Йорке с 1896 г.
627
Каждому свое (лат.) — всякому свое, каждому по его заслугам — классический принцип справедливости. В новейшей истории фраза получила известность как надпись, сделанная немецкими нацистами над входом в концентрационный лагерь смерти Бухенвальд: Jedem das Seine. В современном использовании, особенно в Германии и оккупированных ею во время Второй мировой войны странах, фраза воспринимается с негативным оттенком, поскольку имеет устойчивую ассоциацию с Третьим рейхом.