Но нет, конечно, это было глупостью, нет и не было никакого побега, потому что бежать неоткуда. Все человеческие путешествия, все полеты и побеги могут быть только внутрь, дальше в мир, не имеет значения, с какой целью или куда они ведут, в небеса или в ад: просто потому, что ничего другого нет. Точка.
Он остановился, с парковки дул холодный весенний ветер, ключи от машины в руке, девушка с вывески «Райского Отдыха» излучала бледно-зеленый свет.
И, тем не менее, внешняя сфера существует.
Внешняя сфера существует.
Эта мысль или идея возникла не в его голове или сердце, но как будто была подарена ему или вложена в него, была чем-то таким, что вообще ему не принадлежало и исходило не от него. Он никогда не думал, что такое возможно, и, тем не менее, сейчас совершенно точно это знал. И даже не удивился.
Существует охватывающая сфера за пределами всего, что существует, может существовать или может быть воображено. Так оно и есть.
Не Небеса, где живет Логос, где все создано из смысла, или, лучше сказать, где находятся только смыслы. Эта сфера, как и любая другая, глубоко-глубоко внутри. Но за пределами сфер смысла; даже за пределами любого возможного создателя всего этого, если он есть, хотя его и нет; снаружи и за пределами даже бесконечностей Бруно, вне которых не может быть ничего; за пределами любой вероятности лежит сфера, которая все содержит.
Так оно и есть. Он знал это без тени удивления; знал по его всеобщей полезности.
Вот и ответ.
Внешняя сфера обеспечивает все, что необходимо для нашего мира, но ни с чем не соприкасается. Она ничего не создает, ничего не изменяет, ничего не хочет, ничего не просит и ничего не требует; факт ее существования за пределами существования никак не связан с тем, что происходит здесь, не пробивается в наш мир, как сквозь купол из многоцветного стекла. Нет. Эта сфера сияет собственным светом, и никакого другого света там нет.
Наш мир никак не влияет на нее, и она даже не знает, что наш мир существует. Все знание идет только наружу, к ней. Только одно следует из этого соседства — знание, что она существует. И, тем не менее, это все меняет.
Пирс знал, и теперь, когда он знает, ничто не будет тем же самым. Здесь, в этом месте, все существующее разделилось надвое, на «до» и «после», хотя ничего, ни один атом не изменился и не изменится.
Здесь, на этой парковке, в этом электрическом свете, этой весенней ночью. Вернулась танцевальная музыка, и он сообразил, что какое-то время не слышал ни ее, ни что-нибудь другое. Он посмотрел на ключи от машины, которые все так же держал в руке: три твердых ключа, отливавшие золотом или серебром, концы зубчиков сияют; такие настоящие и бесспорные. С ними в руках он стоял неизвестно сколько времени.
Откуда он все это узнал? Может быть, он приложил усилия, чтобы узнать это, не понимая, что делает, и вот, наконец, узнал, или это был подарок, или случайное столкновение его души с тайной? Знание, столь же бесконечное, как изучаемая вещь, было бесконечно малым, оно обитало в его корнях, неотличимых от корней бытия, и существовало всегда.
Он открыл дверь машины и сложился внутрь. Дверь «Рая» открылась, и на мгновение музыка оглушительно загремела; люди вошли и вышли; пикапы вокруг него громко ревели моторами. Пирс включил фары, выехал со стоянки и поехал обратно на гору.
«Ну, и как тебе это? — подумал он, не стыдясь собственной глупости. — Как тебе это?» Какое-то время в зеркале заднего вида он видел уменьшающееся пятно света, «Рай»; наконец оно исчезло в темноте за изгибом дороги. Он подумал, что вскоре забудет то, что узнал сегодня, или, скорее, перестанет по-настоящему знать, хотя не забудет то, в чем этой ночью он, на мгновение, был уверен. Он уже начал забывать. Он желал — и даже молил — чтобы, время от времени, знание снова приходило к нему, шептало или кричало в ухо, хотя считал, что насильно мил не будешь: один раз — это больше, чем он считал возможным, вполне достаточно. Теперь он знал, почему существуют все эти вещи, бесконечные вещи, а не пустота. И, как будто они всегда ждали этого, склонившись вперед, нетерпеливо или беспокойно, и глядя на него, ждали, возьмет ли он их в конце концов, эти вещи сейчас отступили и отпустили, и, отпустив, отправились спать в уютную бесконечность. Все было в порядке. Пирс широко зевнул.